Бунге Николай Христианович, помощник министра финансов - выражает сочувствие Гг, несколько бестактно расспрашивает о Лизе. Слушает доклад Игнатьева.
Рихтер - просит Гг успокоить толпу.
Круглая мертвенно-бледная луна заливала мой кабинет жестким, призрачным светом. Кажется, такие ночи называют 'волчьими'. Не зря, наверное. Мне и самому сейчас больше всего хотелось завыть на луну. Высвободить всю накопившуюся ярость, боль и злобу в одном длинном, протяжном вое. Однако я молчал, лежал на диване и смотрел в окно. Да и что тут говорить.
Как это ни жестоко звучало, в попытке переворота виноват был я и только я. Дал послабления крестьянам и серьёзно прижал аристократию, а вместе с ней и чиновничество и не смог удержать ситуацию под контролем - вот мои ошибки. Причем всё, всё же кричало, что будет кровь, БУДЕТ КРОВЬ! Но я с какой-то невероятной, свойственной только имбецилам, твердолобостью отказывался от предложений Игнатьева арестовать блудовцев. Не слушал Рихтера, давно настаивавшего на переезде в загородную резиденцию, для обеспечения лучшей охраны. Боже, я даже от Лиз отмахивался, когда она начала в последнее время говорить о своих дурных предчувствиях. Списал на предродовые женские глупости.
От всего этого хотелось взвыть, напиться и набить самому себе морду. Каким же надо было быть тупоголовым, самодовольным идиотом, погруженным в собственное эго, чтобы не делать выводов из того, что творится вокруг?!
И ведь что самое обидное - все же видел! Знал, что в обществе, особенно в верхних его слоях зреет недовольство - еще бы, в последние полтора годы, по мнению дворянства, количество 'ущемляющих и разорительных' законов, росло по экспоненте. Отказ от перевода на выкупные платежи удельных и государственных крестьян, перераспределение помещичьих земель в пользу общин. И что вызвало больше всего протестов - запрет на вывоз крупных сумм за рубеж. От последней меры всех наши князья и графы просто кипятком писали. Еще бы, в Париж, Баден, Лондон и без денег? Без игры в казино, без тотальной скупки предметов роскоши, без шика и показушничества? Не хотим!
'Не хотите? А куда вы денетесь? Всем тяжело и вы терпите!' - думал тогда я. 'Вот и додумался, урод', - разобрала меня злость на самого себя.
На этой мысли мой разум, видимо решив, что итак уже достаточно натерпелся за этот день, отключился, погрузив меня в темное небытие сна без сновидений.
* * *
Утром я проснулся поздно. Шторы были задернуты и с трудом пробивающийся сквозь них свет едва-едва освещал комнату. От ночи на диване тело немилосердно ломило и, встав, первым делом я решил немного размяться.