Я надолго задумался. Действительно, если проводить такую параллель... В моё время начался постепенный процесс реабилитации Грозного, многие почитатели которого упирали на те достижения державы в годы его правления, судебную реформу, борьбу с родовой аристократией. Однако при всех достоинствах Грозного, все его защитники как-то обходили стороной личность самого Ивана Васильевича. А она была далеко не самой приятной: достаточно вспомнить любимые царские забавы, самыми безобидными из которых были травля людей медведями и жестокие публичные казни. Царя боялись, боялись жутко, до усрачки. Боялись его нечеловеческой и, самое главное, непредсказуемой жестокости. Кара могла настигнуть любого, неважно насколько он был верен или знатен, были ли для наказания причины или нет.
Сделав так много для государства, Грозный почти ничего не оставил после себя. В отличии от того же Петра I, который отнюдь не был мягок нравом, однако дал России целую плеяду верных и талантливых сподвижников, продолживших его дело и после смерти самого царя: Меньшикова, Шафирова, Брюса. А вот после Ивана IV не осталось ничего - только Смута. Почему так? Может быть как потому, что прав Константин: царю, умеющему только карать, некому оставить свое Дело после себя?..
- Хорошо, - признал я в итоге правоту дяди, - и что же мне делать?
- Решение ты должен принять сам, - мягко сказал великий князь - но, думаю, ты сам знаешь, что должен сделать. Игнатьев беззаветно верен тебе, умен и решителен, а это в нынешние времена дорогово стоит.
- Да, - кивнул я головой, - сейчас же пошлю гонца к нему домой, пусть приедет... или может быть лучше мне самому к нему отправиться?
- Нет нужды, - покачал головой Константин, - насколько мне известно, граф все еще во Дворце, передает дела Хвостову.
- Тогда пойдемте к нему, - вставая сказал я. - Вы не против немного прогуляться, дядя?
До кабинета Игнатьева мы дошли минут за десять. Он располагался в противоположном от моего крыле Дворца, на втором этаже. На мое счастья хозяин кабинета все еще был на месте, раскладывая вещи на обширном столе, обитом зеленым сукном. Увидев нас, граф настороженно замер, не зная как относиться к неожиданным гостям.
- Николай Павлович, прошу вас простить мне те слова, в ваш адрес, - склонив голову, извинился я. - Мне нет оправданий, во мне говорила злость и гнев. Собственные ошибки я возложил на вас, единственного человека, который изначально предлагал мне верный путь действий. Сможете ли вы простить обиду и снова принять на себя прежние обязанности?