О, Ленка решила подлизаться, назвала меня сетевым именем. В принципе я не могу человеку, который знал меня пятнадцать лет, в один прекрасный день заявить: «прокуратора называть игемон», то есть «я теперь Марта», и все тут. Но было бы приятно, если бы люди уважали мой выбор. Есть некий момент взросления в том, что мы отвергаем имена, которые дали родители, и берем себе новые. Хотя кое-кто думает, что это как раз детский сад и подростковый бунт. Не знаю, возможно, но таково мое решение, и почему бы с ним не смириться? По крайней мере новым знакомым придется, а уж со старыми — как получится.
Ленка быстро просекла суть вопроса и зовет меня Мартой, когда хочет задобрить.
— Ничего, что я так рано? Он фотографию выложил.
— Кто?!
— Маньяк твой.
— Лена. Сейчас двенадцать часов утра, я сплю. Какого из моих маньяков ты имеешь в виду?
— Антона этого, Блю Канари.
— Потрясающая новость, Лена, спасибо. А теперь, если ты не возражаешь, я досмотрю про котов.
— Про каких котов?
— Которые мне снились, когда ты позвонила. Будто к нам пришли несколько бродячих кошек, и я не могу отличить своих.
— Кошки — это к вероломным друзьям.
— Знаешь, я почему-то так и подумала.
— Ну извини, извини…
Раскаяния в ее голосе не было ни капли. Может, его фотография и правда заслуживала внимания? Хотя что такое он мог показать, чего я раньше не видела… Но любопытство выгнало меня из постели, пришлось включить компьютер.
Черт. Она меня слишком хорошо знает. Он стоял лицом к стене, опустив голову так, что ее и не видно, только темная прядь волос выбилась из-за воротника легкой приталенной дубленки (точно не гей?). Дурацкая фотография, комичная поза, но во всей фигуре какое-то невозможное обаяние. Ноги длиииннные, худющие, узкая кисть, заведенная за спину, такой формы, что хоть с поцелуем прикладывайся.
Я перезвонила.
— Слушай, Ленка, так не бывает.
— Что, разобрало?
— Он же точно такой, как я люблю, — тощий высокий брюнет. Вдруг меня разыгрывает кто-то?
— Да ты подожди, лица-то нет. Может, он на рожу страшный.
— Не может он быть страшный, с такими-то пальцами. Уж поверь мне, как бывшей любовнице художника, — наверняка специфические кости черепа, длинный нос, узкая морда и хороший подбородок.
— Была бы ты любовницей патологоанатома, я бы еще поверила, а так, знаешь, насколько разнообразен мир? Может, у него вообще нету подбородка. Или заячья губа. Вот не случайно он отвернулся.
— Я скорее поверю в чей-то дикий розыгрыш, чем в то, что столь восхитительное Божье создание осквернено непропорциональными чертами лица.
— Остапа понесло, понимаю. Держи себя в руках, Марта.