– Ворочаю я, значит, мой булыжник – ну тот, здоровый, в четыре тонны. Только снял – под ним еще один, кило на триста. Качается. Ладно, подпихиваю его кверху на надувных мешках, и вдруг – крак! Петля срывается, и камешек аккуратно приземляется мне на руку. Боль такая, что в глазах темно. Ну все, думаю, готов. Лежу на дне, рука прижата камнем. Что делать? Главное – сколько еще воздуха? А то ведь и задохнуться недолго. Шарю свободной рукой вокруг, и тут – чудо! Нащупываю ломик. Ломик – это уже хорошо, особенно умеючи. Подцепляю камень, надавливаю и вытягиваю руку. Снимаю перчатку – н-да, зрелище не из приятных…
Результатом был недельный курс лечения и угрызений совести.
Луи сейчас работает к «востоку от меня» на широкой платформе, усеянной осколками камней. Луи движется, как подводный робот, – спокойно и методично. Никаких эмоций. В левой руке у него ведро, в правой – совок. В день он просеивает свои три «кубика». Сегодня в его полиэтиленовом мешочке следующий улов: кольцо с бриллиантами (когда-то камешков было десять, осталось два), затем рубин в оправе, два эскудо, несколько серебряных ободков от стаканов, кусочки чего-то бронзового и позолоченные украшения от блюд и тарелок.
Марк, положив свои камеры, откапывает свинец. Для Марка всякие там драгоценности – не бог весть какая пожива. Вот свинец для пуль – это да. Вещь! Он находит только его, но зато в огромном количестве и повсюду. Стоило оставить без присмотра любую посудину – Марк тут же набивал ее свинцом. Пули маленькие, большие, круглые, сплющенные, вытянутые; пули от мушкетов, аркебузов, пистолетов, орудийная картечь. Он останавливался только для того, чтобы полюбоваться на толстых розовых червей, резвившихся вокруг. «Ага, вот и ты нашел себе подружку. Очень хорошенькая, просто прелесть!» Марк узнавал своих червей в «лицо».
Другим его хобби был металлоискатель, специально переделанный по его заказу. После того как кто-то покидал поле боя, Марк тщательно проходился там металлоискателем.
– Для археолога, – бубнил он, – кусок свинца значит куда больше, чем сундук с дублонами.
И был прав.
Каждая реликвия «Хироны» вызывала в воображении далекие образы исчезнувших людей.
Золотые монеты являли нам прижимистого идальго столь же зримо, как если бы мы вытащили его дукаты из развязавшегося кошелька. Серебряное распятие, найденное Морисом, все покрытое темной патиной, но удивительно современное, даже «модерное» по форме, доносило запах монаха-капуцина. Распятие болталось на веревке поверх рясы из грубой верблюжьей шерсти и било по коленям, когда он поднимался по сходням на галеас. А медальки из меди, бронзы или свинца, на которых выбито стандартное изображение девы Марии, Христа или святой троицы, рассказывали нам о конце раба-галерника, который сжимал их в ладони, вознося молитву, когда цепи влекли его на дно, а изодранная рубаха становилась саваном…