А хуже всего то, что при посторонних опасно было заводить разговор об Йоргене, оставшемся на воле, о возможностях и способах побега (если уж во Фриссе нынче матери доносят на дочерей – чего ждать от случайных сокамерников!). Лишь наутро, почти сутки спустя, наши друзья получили наконец возможность обсудить печальное свое положение. Девиц, как и было обещано, отпустили, а зегойн обнаружился мертвым: порезал себе запястья остро отточенным краем латунной пуговицы (видно, кроме конокрадства еще и по карманам промышлял) и за ночь тихо истек кровью. Что ж, это лучше, чем заживо гореть на праздничном костре.
– Пожалуй, для нас это тоже выход, – мрачно заметил Легивар, когда тюремщики крюком, чтобы не мараться в крови, уволокли тело и забросали красную лужу опилками из большого мешка (наготове стоял, что ли, специально для таких случаев?). – Не хочу служить пищей для окаянных яиц.
– Нам это не потребуется, – уютно, по-домашнему потягиваясь на соломе, промурлыкал силониец, ему не привыкать было ночевать в застенках. – Йорген нас освободит.
– Интересно как? – невесело усмехнулся бакалавр. Если бы такая задача выпала ему, он бы понятия не имел, с какого конца за нее браться.
– Не знаю. Но Йорген найдет способ, не сомневайся. – Кальпурций был совершенно спокоен, ни тени тревоги. – У него почти три недели в запасе, что-нибудь придумает. Лично я на его месте дождался бы, когда нас поведут на костер, и пустил в ход жезл. Однако у Йоргена могут возникнуть свои планы, в таких делах он опытнее меня. Так или иначе он за нами придет.
Семиаренс Элленгааль сокрушенно покачал головой:
– Ах, лучше бы он этого не делал! То ли удастся побег, то ли нет. Сейчас хоть один из нас на свободе, а там – кто знает… Судьба мира важнее наших жизней. Надеюсь, ланцтрегер догадается оставить нас и продолжит путь в Мольц.
– Даже не надейся! – рассмеялся Кальпурций Тиилл. В друге своем он был уверен больше, чем в себе самом: Йорген не оставит их в беде, придет и спасет. Непременно.
У самого Йоргена такой уверенности не было. Сбежать-то он сбежал, но как быть дальше, пока не представлял.
Для начала, убедившись, что ловить его никто почему-то не собирается, проследил, перебираясь с крыши на крышу, куда повели пленников. Оказалось, не в храм, а в тюрьму. О том, что это именно тюрьма, говорили решетки на окнах. С наступлением темных лет в Фавонии были зарешечены все окна жилых домов. Но даже самые бедные из хозяев старались поставить если не красивые, затейливо гнутые или выкованные в виде цветов и трав, то хотя бы простые, но не лишенные некоторого изящества, косые, диагональные решетки. Окна нижних этажей зданий казенных обычно были забраны вертикальными прутьями с наконечниками как у копья – это повсеместно вошло в традицию. Крошечные оконца зиппльской тюрьмы защищала грубая, частая железная клетка. А вообще-то строение больше всего походило на сарай, почти вплотную обнесенный высоченным каменным забором.