Мое сердце переполняла тревога. А что, если турецкая граница действительно закрыта? В посольстве утверждали обратное, но это было неделю назад. Не окажемся ли мы в смертельной западне на этой «ничьей земле»? Темень и холод становились сильнее. То здесь, то там раздавался волчий вой, но мы не останавливались. Мне вспомнились слова одного афинского лавочника, который предупреждал меня, что со времен гражданской войны в Греции в буферной зоне осталось много неразорвавшихся мин.
«Наступишь на такую мину, и останешься без ног. А обрывки ботинок застрянут у тебя в культях», — говорил он.
Эти воспоминания заставили меня содрогнуться. Я опасливо шел вперед и непрерывно молился. Вслух никто из нас не отважился произнести ни слова.
Наш четырехкилометровый переход через нейтральную полосу напоминал путешествие по долине смерти. Меня била дрожь, и я чувствовал себя беспомощным и подавленным. Когда уже казалось, что эта ночь никогда не кончится, вдалеке тускло забрезжил свет. Устремившись туда, мы вышли к пограничному забору из железных балок с пущенной поверху колючей проволокой. В заборе мы увидели ворота, к которым болтами был прикручен флаг Турции, сделанный из металла. Мы ускорили шаг. За забором стоял вооруженный солдат с папиросой в зубах. Рэмси своим обычным невозмутимым тоном шепнул нам:
«Я поговорю с ним».
Он достал свой паспорт и прокашлялся, чтобы привлечь внимание солдата. Когда тот посмотрел в нашу сторону, Рэмси, держа паспорт в одной руке, другой показал на нас, а потом на территорию за нами.
Солдат равнодушно выкрикнул два слова:
«Граница закрыта».
«Но, сэр, вы должны позволить нам пройти, иначе мы здесь умрем. Греки не пустят нас обратно».
«Граница закрыта», — изо рта солдата вырвалось облачко дыма, словно подчеркивая непреложность его слов.
Нам некуда было податься, и мы ощущали себя узниками, молящими о пощаде. Но от солдата невозможно было добиться снисхождения. Его познания в английском ограничивались двумя словами: Граница закрыта. Солдат бросил окурок, загасил его каблуком сапога и скрылся в темноте.
Минут через двадцать он вернулся и увидел, что мы, словно беженцы, все так же стоим у ворот. Солдат разразился гневной тирадой, сопровождаемой жестами:
«Граница закрыта. Граница закрыта. Граница закрыта!»
Я испугался, что он откроет по нам огонь. И в этот момент к воротам подошел офицер. Судя по всему, он изучал английский в той же школе:
«Граница закрыта!»
Мы стояли молча и не двигались с места. В конце концов наше отчаянное упорство подействовало на офицера, и он уступил. Отведя нас в деревянный домик, он забрал у нас все вещи, включая паспорта, деньги и даже одежду, и ушел, заперев нас. Оставшись в одном нижнем белье, в холодном помещении, мы уже начали сомневаться, где нам было лучше — здесь или на «ничьей земле». Что нас ждет дальше? Неужели нас оставят здесь умирать?