Его бархатный глубокий голос проник в нее, словно дорогое бренди, обжигая и маня, наполняя тело предательским теплом.
Она застыла на месте.
— Здравствуй, Иден, — ответила Долли, услышав неприятную хрипотцу в своем голосе.
На минуту, ставшую вечностью, воцарилось молчание. И казалось, все вокруг вмиг наполнилось старыми воспоминаниями и новыми чувствами.
— Как ты? — наконец спросил Иден.
Голос звучал отчужденно-вежливо. А в глубине его глаз Долли увидела неукротимость, которая никак не сочеталась с манерой поведения и голосом.
— Хорошо. — Она скрестила руки на груди, словно поддерживая себя.
С кухни доносились запахи чеснока, морских яств, фруктов.
— Я не знала, что ты вернулся.
Конечно, она не могла знать. Да у нее и не было повода об этом думать. Двенадцать лет прошло со дня их последней встречи. За это время она лишь немного узнала о нем из газетной статьи. Как врач, он сделал свое имя известным, работая педиатром в тропиках, в странах третьего мира, где всегда болели бедные дети. Когда вышла статья, он и его жена, тоже врач, возглавляли важный медицинский проект в Азии.
Теперь он снова в Калифорнии.
— Я здесь всего лишь на пару месяцев, — сказал Иден. — Остановился в летнем домике.
Летний дом его родителей находился в нескольких милях отсюда, возле пляжа. Роскошный дом на высоком утесе, из окон которого открывались великолепные виды. Как-то она была там и спала в одной постели с Иденом. Спит ли он теперь в той же постели со своей женой?
Не думай, не думай!
— Как твои родители? — машинально спросила Долли, пытаясь придерживаться нейтральных тем.
— У них все замечательно. Недавно уехали в кругосветное путешествие.
Последовала неловкая пауза. Иден потер подбородок, его взгляд оставался непроницаемым.
— Если не ошибаюсь, твоя мать умерла?
Он не любил ее мать.
Долли вздохнула:
— Да.
Мать занемогла вскоре после его отъезда и умерла, проболев три месяца.
— Уже давно, — добавила женщина.
Однако сейчас ей так не казалось. Вернулись все ее чувства, все страдания. Словно прошло лишь несколько дней, а не лет. Как, как такое возможно?
— Да, — проговорил Иден, скользнув по ней взглядом, который вобрал в себя и ее шелковое платье, и драгоценности, и дорогие туфли, — много воды утекло…
В его голосе не было никакой интонации. Слова лишь констатировали факт. Только по едва заметному движению в уголках губ можно было догадаться, что он что-то чувствует.
— Да.
Долли могла представить, что думает Иден, глядя на нее. Она вновь почувствовала себя неуютно, не зная, что сказать, и отчаянно желала уйти отсюда. Ей показалось, что она опять юная неуклюжая девчонка. И это было ненавистно. Ей тридцать, а не восемнадцать.