– Паровоз стоит, – меланхолично доложила эльфийка, уши которой вырвались из-под прически и сейчас шевелились, как плавники у какой-то крупной рыбы. – Кто-то один отстреливается, остальные плачут или кричат. В шестом купе от нас насилуют иностранку откуда-то с юга, очень уж характерно она орка проклинает. Точное количество зеленых не скажу, но много. Очень много. Может быть, даже полсотни. И нет гарантии, что слышу всех.
– Идеи есть? – Вроде бы логичный вопрос, заданный вполне приличным серьезным голосом, по какой-то странной причине вызвал бурный, хотя и сдавленный смех, перешедший в приглушенное рыдание у эльфийки и кашель у Торката. Видимо, для эльфийской психики Лаэлы происходящее стало последней каплей, а у пуленепробиваемого гнома под кирасой или сломаны ребра, или, что скорее всего, особенно зная искусство подгорных оружейников, просто гигантская гематома, сиречь, в просторечии, синяк на полпузе. Пока я успокаивала эльфийку, Гроткар с вдумчивым видом поскреб где-то в глубине своей бороды и выдал:
– Да что думать – перестрелять всех и посмотреть, что с паровозом, может, удастся отремонтировать.
Простота рецепта была просто гениальной, особенно для моей неокрепшей психики. Мне тоже хотелось последовать примеру Лаэлы, которая, к слову, уже практически пришла в себя и, достав откуда-то из-за обшлага мундира кружевной платочек, пыталась хоть как-то поправить грим. Что, кстати, делать было уже бесполезно. Но как утверждала мадам Жюли: «Приличной девушке вместно упасть в обморок только на руки спасителя, но только в том случае, если он, во-первых, красив собой, во-вторых, не женат». Ну а так как красавцев, а уж тем более холостых, в зоне видимости не наблюдается, то придется импровизировать. Схватив горсть разбросанных по чудом уцелевшему столику патронов к моей «Амели», высыпавшихся из буквально разорванной пачки, я привычным, отработанным до автоматизма движением откинула в сторону барабан и толчком экстрактора заставила дымящиеся цилиндрики гильз исполнить веселый зажигающий канкан на засыпанном своими товарками и сосновой щепой еще час назад безупречном паркете, по какой-то странной прихоти покрывающем пол в каждом вагоне гномского поезда. Мелодичный перезвон и терпкий запах нитроэкспресса с легкой кислинкой дымаря, которым я по совету папочки разбавляю бездымную навеску для большей мягкости выстрела, очистил мою голову почище холодного душа и полуфунтовой чашки горячего кофе и заставил находящиеся, по идее, в ней мозги более или менее продуктивно заработать.