— Тебя как зовут, мальчик? — спросил Тихон, не сводя глаз с паренька.
— Ленька, — ответил тот и попятился, смущенно спрятался за приятелей.
— Алексей, стало быть. А чей ты? По прозвищу как? Тот молчал.
— Как маму-то зовут?
— Годунихин он, тетки Наташки, — подсказал передний паренек, повзрослее.
— Тетки Наташки? — переспросил Тихон, и вдруг его выбритое скуластое лицо начало суроветь. — Так… — сказал он после короткого молчания. — Та-ак. Годунихин, значит. А отец дома?
— Нет. Отца его нет дома. На войне он, дядя Сергей.
— На войне?.. Угу. А мать дома?
— Мать, тетя Наташа, дома. Она дома. Хотела уехать, да не уехала. Вот он как раз расхворался. Мышиный тиф. У нас, дядя, в улице все кошки передохли. Остался один корноухий кот у Селезневых, старый-престарый. А он лежал пластом, но ничего. — Веснушчатый крепыш, с явным удовольствием выказав такую осведомленность, кивнул при этом на Леньку.
— Ишь ты, пластом! И кошки передохли! — притворно удивился Тихон. — А куда же она, тетя Наташа, хотела уехать?
— Да туда, куда и все, — крепыш неопределенно повел рукой. — Скотину колхозную хотела гнать.
— Во-он что. Без нее, значит, угнали! А где же она живет?
— Кто? Тетя-то Наташа? А вон там, в большом доме, колхозном, — подсказывал все тот же паренек и хотел было в свою очередь спросить: как же он, дядя Тихон, тутошний, а не знает, кто где живет? Но не решился: дядя этот становился все более неприветливым, хмурым.
Всем гуртом ребята двинулись за ним, толкаясь с боков и спереди, но он, уже потеряв, как видно, к ребятам всякий интерес, сердито прицыкнул, и они один по одному отстали.
XIV
Жильцы колхозного дома, готовясь к очередной тяжелой ночи, заканчивали последние на сегодня дела по хозяйству.
Раньше, до нашествия немцев, в этом доме было три семьи. А теперь, когда семья бригадира Курдюмова целиком выехала с хуторским обозом, остались Годуны и пожилая жена фронтовика Авдотья Манскова с дочками, одна из которых, Люба, была уже взрослой, невестой.
Наташа с Любой доили во дворе коров, а старик Годун возился с телятами и овцами, загоняя их в рубленый сарай, куда, за перегородку, введут потом и коров. Весь скот они стали теснить в этом небольшом, но довольно-таки надежном сарае недавно, с того времени, как волки — четвероногие и «рукастые» — расшалились так, что уже остервенели, никакого удержу им не стало, И люди начали прятать скот на ночь в сенях, а то и в хатах.
В воротах появился Ленька, только что возвратившийся с улицы. Прижимаясь к завальне, он хотел было проскользнуть незаметно — всегда этот дед ругается, когда запоздаешь. Но Годун увидел его, забурчал: