— Ну уж… стряпаешь, — смущенно отмахнулась Агевна, — чего тут стряпать. Уж ты, Варвара, выдумаешь. Пирожков напекла — и вся стряпня. «Ох и дотошная: все-то ей надо, до всего доберется».
Затаив вспыхнувшую радость, Филипп незаметно выскочил во двор. «Нарочно упустила ведро, — думал он, — вот молодец! А какая же она все-таки хорошая». Чувствуя прилив необъятной силы, он, сам не зная для чего, приложился плечом и катнул от плетня воловью арбу.
— Ты, Филипп Степаныч, видно, не хочешь и знаться с нами, — шутливо сказала Варвара, выйдя на крыльцо и медленно спускаясь по ступенькам, — ни разу не зашел к нашим казакам погутарить.
Филипп посмотрел на ее крутые тонкие брови, закругленные у переносицы, на ее полные, подернутые глянцем щеки. Но вдруг сразу помрачнел, насупился.
— Не о чем, Варвара Михайловна, гутарить, — подражая ей в обращении, сказал он сурово и отчужденно. — Все равно толку не будет. Пробовал… — Он отвернулся, глядя через забор на речку, на задорно крякающих там уток.
Через двор с легким посвистом стайкой промелькнули чирки. Домашние гуси, неуклюже шлепая отяжелевшими крыльями, приветствовали их появление. Молодой кочет, лихо подтянувшись на одной ноге, задрал кверху голову, мигнул желтоватыми веками, пытаясь рассмотреть переселенцев. Ничего не увидя, разочарованно тряхнул большим красным гребнем. «Ко-ко-ко!» — строго приказал он подбежавшей курице, и та покорно застыла на месте.
— Какие вы стали все… чумовые. Чего ни скажи, как на чирей наступишь. — У Варвары нервно дрогнула бровь и лицо стало пасмурным.
Филипп пытливо взглянул на нее, и в груди у него больно ворохнулось.
— Давай лучше с тобой, Варя, погутарим, — сказал он уже хрупким, расслабленным голосом.
Варвара опустила голову, надернула на глаза платок, и Филипп услышал ее тяжелое прерывистое дыхание. Казалось, она только что сделала большой пробег и никак не могла отдышаться. Узорчатый платок играл на солнце радужными красками, отливал шелковистой рябью; гладко разутюженная кофточка в искусных сборках тонко ломалась на изгибах, выказывая крутую грудь. Кольцо черных волос, выбившееся из-под платка, скользило по щеке, трепыхалось на ветру.
В лицо плескались с бугра хмельные черноземные запахи, запахи возрожденной весны. Филипп смотрел на Варвару, на ее густо заалевшие щеки, на смущенно прыгающие веки, но видел перед собой бескрайний луг в засеве беломаковой кашки, камышовый берег Бузулука в россыпи солнечного песка и шуструю девчушку Варю Арчакову.
…Она торопливо бежит от него, прячется в кустах держидерева. Цепкие травы обвивают ее колени, путают ноги. Зацепившись за стебель конского щавеля, вскидывает руками, звонко кричит, падает, зарываясь в кашку. Но в ту же минуту вскакивает, окидывает настигающего Филиппа озорными, брызжущими смехом глазами и снова бежит, и снова падает… Ребята, бывало, как только их завидят, поднимают разнобойный писк. «Жених-невеста, жених-невеста!» — кричат они, хлопая в ладоши. Варя стыдливо тогда никнет, отворачивается от них и, пряча слезы, убегает.