Буква за буквой брели в набор,
В узкую щель плоскогрудых шпаций.
Осень и дождь. Невысокий забор
И ветви давно отшумевших акаций.
Годы, как литеры, шли из касс
В белые вьюги. Падали снова.
Годы верстали простой рассказ,
В кассах храня закипавшее слово.
Замерло слово. Застыло. Лежит.
Слово в свинце и свинцом перевито.
Вот почему здесь и радость, и жизнь
Набраны узким, скупым петитом.
Осень пришла, как всегда, в набор,
В мутную цепь равнодушных шпаций.
Плакала осень – лицом в забор –
В мокрых ветвях отшумевших акаций.
Вечер был слеп, да и ночь слепа –
Ночью в наборной шатался некто.
Первые гранки проспал метранпаж,
И корректуры проспал корректор.
Солнце и снег, и дождь поутру.
Редактор в поту, и очки сбиты:
По первой странице — водой из труб —
Хлынули дружно ряды петита.
По снежному полю на штурм орда, —
Черною дробью в снега впиться.
Стрелою накрест летал карандаш,
И руки в бессилье рвали страницы.
Поздно — колонн завоевана грань.
Последние строчки петит таранит.
Редактор знал:
Пропала игра.
И вещи наспех легли в чемодане.
А пули хлестали всю ночь в окно,
И люди, как кролики, жались с опаской.
На утро газетчики сбились с ног,
И пахли листы непросохшею краской.
<1929>