Но Линк прочел текст без запинки:
— Йизгадал ве йискадош шмей рабох…
Тут ему захотелось узнать, что это означает.
Прочтя перевод, он опять повернулся к Хершелю с вопросом:
— А почему в молитве по усопшему не называется даже его имя? Она вся посвящена восхвалению Господа.
— А, — вздохнул Хершель, — это оттого, что если мы будем помнить Его имя, то Он станет помнить всех остальных.
Однако взросление в такой необычной атмосфере — любви и отчуждения одновременно — нередко порождало проблемы. Особенно когда Линк настоял на том, чтобы его стали называть другим именем — таким, чтобы оно соответствовало его принадлежности к двум разным народам. Идеальным оказалось имя Бен, служившее уменьшительным от Беннета и одновременно означавшее «сын» по-еврейски.
— Пап, кто я такой на самом деле? — как-то спросил он Хершеля.
— Не понял… — удивился тот.
— Ребята в школе меня иногда спрашивают, считать ли меня евреем, раз вы с мамой оба евреи. Но тут обязательно кто-нибудь встрянет и заявит, что это невозможно, поскольку я всегда был и буду черным. От этого у меня в голове полная каша. Иногда мне хочется просто уйти к себе и закрыться от всех.
Хершель задумался. Но четкого ответа найти не смог. Наконец он ответил просто:
— Это Америка, сынок, здесь ты можешь быть тем, кем захочешь.
— Что он имел в виду? — спросил Хершель, укладываясь спать. — Небось стычки какие-нибудь были?
Ханна пожала плечами.
— Ханна, когда ты так на меня смотришь, я сразу вижу, что ты чего-то недоговариваешь.
И тогда она поделилась с ним догадками, почерпнутыми из поведения Бена и его обрывочных реплик. Она поняла, что в дело шли не только слова, но и кулаки. Что даже в такой привилегированной школе их сын столкнулся с нетерпимостью. Причем с двух сторон.
— Хуже всего то, что дело не ограничивается гоями в школе, — проворчала она. — Твой чудесный братец и его орава ничуть не лучше. Бена не приглашают ни на рождественские вечера в школе, ни на праздники в синагоге, куда ходит твой брат. Вспомни: когда ты прошлым летом привез его к Стиву в клуб поиграть в теннис, у членов этого клуба чуть не случилась истерика. Он всюду чужой.
— А мы с тобой, позволь спросить? — сказал Хершель.
— Мы? Мы — два старика. Точнее, скоро в них превратимся. Что станет с мальчиком, когда мы умрем?
— Предлагаешь отослать его назад в Джорджию? — в шутку предложил Хершель.
— Нет, я только констатирую факт. У нас прекрасный сын. Он самый добрый, самый нежный ребенок из всех, кого я знаю.
— Но мы должны подготовить его, научить его быть сильным…
— Сильным? Для чего?