Он повернулся и не спеша пошел прочь.
Лора подумала: «Продромальные роды? Значит, ей еще часов пять мучиться. Что же ты даже не удосужился придумать какой-нибудь более правдоподобный предлог? Совсем меня дурочкой считаешь?»
И она окликнула:
— Доктор Леместр!
Он замер.
— Да, доктор Кастельяно?
— Вы родителям сообщили?
— Да. Я не из тех врачей, кто боится быть плохим гонцом. А матери дал успокоительное.
— Могу я спросить, как вы им объяснили происшедшее?
— Я сказал, что ребенок родился очень слабенький, что мы предприняли все усилия, чтобы его спасти, но результат оказался неутешительным. А вы сформулировали бы иначе, доктор Кастельяно?
Не давая ей ответить, он развернулся и шагнул к двери.
Лора осталась стоять посреди палаты, вновь переживая все случившееся. И ее напрасные усилия, и гибель малыша, и этот тяжелый разговор лишали ее способности ясно мыслить.
К ней подошла одна из операционных сестер.
— Лора, не обижайся, если я тебе скажу: доктор Леместр — очень опытный специалист. И человек хороший. Я уверена, что в глубине души он огорчен не меньше твоего. Но с нашей работой нельзя оплакивать каждого, кого не удается спасти. Иначе свихнуться можно.
Лора молча кивнула в знак благодарности. Сестра вышла, а она подумала: «Сама ничего не понимаю, сестра. Я не свихнулась — я очень зла!»
* * *
До сих пор Лора внутренне гордилась про себя тем, что не умеет печатать на машинке. Это была еще одна составляющая ее нежелания вписываться в стереотип «настоящей женщины». Поэтому сейчас ей пришлось попросить одну из сестер, только что пришедшую на дежурство, чтобы та под ее диктовку напечатала письмо. В четырех экземплярах. Оно было адресовано не ее непосредственному начальнику, заведующему педиатрическим отделением, и не заведующему отделением акушерства и гинекологии (хотя, конечно, они получат копии), а директору всей клиники Айвену Колдуэллу, доктору медицины.
Изложив как можно более сжато события прошедшей ночи, она спрашивала доктора Колдуэлла, нет ли возможности сделать так, чтобы подобные «глупые и трагические проявления небрежности» в дальнейшем не повторялись.
Девушка торопливо печатала, едва поспевая за Лорой. Прочитав написанное, она многозначительно заметила:
— Мне кажется, доктор Кастельяно, вы кое-что упустили.
— Что же?
— Вы не назвали своего ближайшего родственника.
— Я вас не понимаю, сестра. Я не собираюсь умирать.
Та покачала головой:
— А мне показалось иначе. Это письмо равносильно самоубийству.
Лора уже опаздывала на обход, а потому, надписав три конверта из четырех, собрала их и побежала вниз отдать на стойку приемной, после чего поспешила в педиатрическое отделение. Остаток дня она ходила как сомнамбула.