Беннет смотрел, как в его бокале медленно исчезают пузырьки газа.
В затянувшейся тишине Барни вдруг осознал, насколько несчастен его друг.
«Ведь кто его друзья, не считая меня и Лоры? А временами мне даже кажется, что он и нас не хочет близко к себе подпускать. И почему так случилось, что он ухаживал за тысячью женщин и ни с одной так и не связал свою судьбу?»
— Бен, могу я тебе задать серьезный вопрос?
— В такой час? — Бен улыбнулся.
Барни помялся и, преодолевая смущение, спросил:
— Почему ты всегда один?
Беннет не обиделся.
— Это ведь ты у нас мозги лечишь, — ответил он, — вот ты мне и скажи.
— Не знаю, потому и спрашиваю. Но мне больно видеть своего лучшего друга таким несчастным. Ради бога, поделись со мной, я не стану тебя судить. Почему в твоей жизни нет женщины?
Беннет опять уставился в бокал.
— А какую ты мне женщину посоветуешь, Барн? Для евреев я черный, для черных я еврей, для белых я черный, для братьев по крови я чужак. Я всюду чужой. Где мое место?
Барни задумался. Неужели в конце концов ему удалось заставить своего друга пуститься на откровения?
— Знаешь что, Ландсманн, не все же они такие!
— Кто? О ком ты говоришь?
— Доктор, мы говорили о женщинах. И вот тебе мое профессиональное и личное мнение: не все женщины такие, как твоя мать.
— Ханна?
— Нет, старина, я говорю о женщине, которая дала тебе жизнь… и быстренько смылась.
Беннет вдруг вышел из себя и огрызнулся:
— Не грузи психиатрией, Ливингстон. Меня не…
Барни перебил:
— Эй, ты, кажется, сказал, что она тебя не волнует? Признайся, Бен, ты лукавишь, и прежде всего перед самим собой.
— Да ну тебя! Все вы, психиатры, одинаковы. Что бы вы делали, если бы не было таких мамаш?
— То же самое, что ты бы делал без своей.
Барни подождал, пока оба успокоятся.
— Послушай, — тихо сказал он, — не все женщины похожи на Лоррен. Не все исчезают, оставляя за собой пустоту…
Они смотрели друг на друга. Ни один не знал, что сказать. Наконец заговорил Беннет:
— А знаешь, что самое обидное? Что ты это понял, а я — нет.
При взгляде на Беннета Барни пожалел, что затеял этот разговор.
— Послушай, извини, я увлекся.
Беннет помотал головой.
— Нет, Барн, для этого и существуют настоящие друзья. — И добавил: — Этому меня тоже ты научил.
Молчание нарушил каркающий голос Марка Зильберта:
— Прошу прощения, Бен…
Оба разом подняли глаза, и Зильберт сделал неправильный вывод из выражения лица своего темнокожего коллеги.
— Насколько я вижу, Барни тебе уже сказал? Бен, мне жаль, мне ужасно жаль.
Беннет удивился:
— Марк, о чем ты?
— Как, ты разве еще не знаешь про отца?