— Я иду в церковь.
Барни был ошеломлен. Но все понял.
— Я знаю, что ты сейчас чувствуешь.
Лора сформулировала до конца:
— Барн, мне нужно кого-то отблагодарить. А сегодня мне кажется, что в кои-то веки Господь меня слышит.
— Правильно. Давайте все вместе пойдем.
Они посмотрели на сына. Тот сидел в кровати.
— Мама, я хочу домой! — захныкал он. — Мишка без меня скучает!
Университетская церковь была в каких-то десяти минутах ходьбы. Идти надо было по зеленой аллее. В столь ранний час в огромном, похожем на кафедральный собор здании (назначение которого было гораздо скромней его внешнего вида) царила такая гулкая тишина, что они слышали, как бьются их сердца.
Впервые за свою взрослую жизнь Лора преклонила колени для молитвы. Но не знала, как начать. Она опустила голову в надежде, что Господь услышит ее мысли.
Барни стоял, держа сына на руках, и смотрел на него. На личике ребенка играли проникающие сквозь стрельчатые окна мягкие лучи утреннего солнца, отчего оно светилось каким-то волшебным светом.
Сейчас он мог спокойно думать о том, Через какой ужас они втроем только что прошли. Или это был не ужас, а чудо?
«Так что же подействовало? — спрашивал он себя. — Фермент Уаймана? Китайская настойка? Участие врача? Или родительская любовь?»
Большую часть жизни он провел в постижении врачебного искусства и теперь понял, что ему никогда не проникнуть в тайну исцеления.
Ибо медицина — это неустанный поиск причин. Которые объясняют следствия.
Наука не в состоянии постичь чудо.
Лора встала.
— Дай мне его теперь подержать, — шепотом попросила она.
Барни передал ребенка матери. Потом обнял обоих. И они втроем вышли на утреннее солнце.