Герцога охватило странное чувство, словно он погрузился в какой-то мифический мир, не имевший ничего общего с его жизнью в последние шесть лет.
Услышанные только что слова княжны заставили его повернуться к Милице, потому что она ждала, затаив дыхание.
Он заговорил с ней в том же сдержанном, спокойном тоне.
— Должен вам сказать — начал он, — что в вашем предложении нет никакой необходимости, мне бы хотелось предоставить вам и вашему отцу все, что вам потребуется, без каких-либо обязательств с вашей стороны.
Милица сделала слабый жест впервые за все время, пока неподвижно и напряженно сидела в кресле, но не сказала ничего.
Герцог продолжил:
— Однако я понимаю и вашу гордость, и ваше чувство долга передо мной, поэтому, конечно, принимаю ваше предложение.
Ему показалось, что она тихо вздохнула, то ли с облегчением, то ли с отчаянием.
Она наконец-то поднялась с места.
— Вы… понимаете, — сказала она, — что я очень… несведуща в таких… вещах и… не знаю, что… делать.
Герцог почувствовал, с каким трудом она выговорила последнее слово. Она отвела от него взгляд и уже разглядывала книги на полках позади него.
Герцог понимал, что вряд ли она видит их, а скорее всего подавляет слезы, пытается внушить себе радость, что настояла на своем и удовлетворила свою гордость.
— Предлагаю вам, — сказал герцог, — предоставить все мне. Не стоит спешить, у нас впереди не только долгое путешествие, но и жизнь в Монте-Карло, где вашему отцу предстоит, несомненно, продолжительное лечение.
Милица склонила голову, и он продолжил:
— А пока я бы хотел, чтобы вы поужинали со мной. Как англичанин я не люблю ужинать один.
— Я… я… сделаю это.
Голос у нее был такой тихий, что он едва ее расслышал.
Словно исчерпав остаток последних сил, она сказала:
— Могу я… теперь… пожалуйста… пойти и посмотреть… проснулся ли папа?
— Да, конечно, — согласился герцог, — и если он чувствует себя достаточно хорошо, то, пожалуйста, пошлите Доукинса за мной, я должен поговорить с вашим отцом.
С этими словами он открыл дверь каюты.
Она прошла мимо, не взглянув на герцога, но он интуитивно улавливал, как сильно она воспринимала его близость и была напугана.
Он закрыл за ней дверь и сел за стол, уставившись перед собой невидящим взглядом.
Даже наедине с самим собой он все еще ощущал флюиды страха, которые оставила после себя Милица.