В заседаниях собора принимал участие сам Василий III и его братья, и Максим Грек был осужден. Его сослали в Иосифов Волоколамский монастырь — к врагам «иосифлянам» — «обращения ради и покаяния и исправления», без права «писати или писание составляти или посылати к кому или принимати от кого», то есть без права писать и переписываться: для писателя, пожалуй, наказание самое жестокое.
После казни Берсеня Беклемишева и осуждения Максима Грека развод Василия III с Соломонией был делом легким и быстрым Однако по свойственной Василию осторожности и умению заранее все подготовить он, осудив защитников Соломонии, не брезгует прежде официального объявления развода опорочить ее в общественном мнении.
Так появляется розыск о «неплодстве», от которого до наших дней дошли показания брата Соломонии, как она пыталась излечиться с помощью знахарок. Великая княгиня, доносил на сестру И. Ю. Сабуров, просила меня, что есть «жонка Стефанидою зовут, рязанка, а ныне на Москве, и ты ее добуди да ко мне пришли». Стефанида была у великой княгини, «наговаривала воду» и велела этой водой обтираться, чтобы «великий князь любил», а также «коли понесут к великому князю сорочьку и порты и чехол, и она велела из рукомойника тою водою смочив руку, да охватывати сорочку и порты и чехол и иное которое платье белое». Кроме того, «черница наговаривала не помню масло, не помню мед пресный, а велела ей тем гертися от того ж, чтобы ее великий князь любил, да и детей деля».
Всякое знахарство осуждалось как колдовство. Сразу же после розыска о «неплодстве» в ноябре 1525 года Соломонии, по приказанию великого князя, была насильственно пострижена в монахини в соборе московского Рождественского монастыря. На предложение мужа постричься добровольно Соломония ответила отказом.
Со слов Герберштейна мы знаем, что Соломонию постригли насильно, что она сбросила с себя клобук и начала топтать его ногами, а Иван Шигона, доверенный слуга великого князя, ударил ее плетью, и разгневанная (еще государыня!) крикнула ему: «Как ты смеешь?!» — и тот ответил: «Именем государя». При этих словах Соломония затихла, залилась слезами и позволила надеть на себя монашескую одежду. При этом она будто бы сказала: «Бог видит и отомстит моему гонителю».
В Соломонии привыкли уважать не только ее великокняжеский сан, но и личные высокие достоинства. Доброта Соломонии, ее заступничество перед Василием за обиженных или виноватых, ее щедрость составляли выгодный для нее контраст с высокомерием и надменностью матери Василия — Софьи Палеолог. И вот теперь вчерашняя государыня, как последняя холопка, терпит не только несправедливость мужа, но и побои слуги, еще вчера склонявшегося перед ней в раболепии.