А на следующий день меня выдернули на допрос. В последнее время, по мере уменьшения количества статей в моем деле, родное правосудие, чувствуется, потеряло ко мне всяческий интерес. Вечно похмельный пенсионер куда-то запропал, нового следователя не присылали. И тут...
– Доброе утро, Игорь Александрович, моя фамилия Ткачева, я буду вести ваше дело, – сказала высокая, с меня ростом, статная шатенка с зелеными глазами и аэродинамической фигурой.
Классический случай «женщины не для меня». Встречая таких, никогда не питал лишних иллюзий, а тут вот зацепило.
– Очень приятно, – совершенно искренне ответил я, усилием воли вернув на место отвисшую челюсть.
Совершенно не сохранилось в памяти, о чем спрашивала она, и что мычал в ответ я, просто... Просто, я сидел, глазел на нее и мечтал, чтобы этот допрос никогда не закончился, готовый ради этого сознаться в чем угодно: от попытки насильственного изменений государственного строя на островах Зеленого Мыса до поджога витебской хоральной синагоги в конце девятнадцатого века.
– Прочитайте и распишитесь, – на стол передо мной лег один-единственный лист.
– Вы еще придете? – хриплым, как с похмелюги, голосом спросил я.
– Завтра, – ответила она, складывая бумаги. – Я хотела сказать, – она замялась и, честное слово, покраснела. – То, что вы сделали... В общем, я очень вас очень уважаю, – и протянула руку.
Это меня окончательно добило. Вернувшись в камеру, о чем-то, не помню, переговорил с соседом, после чего уселся лицом к стене и, выражаясь языком дамских романов, застыл в смятении и пребывал в нем вплоть до обеда. Поел, перекурил и усилием воли постарался успокоиться и вернуться в реальный мир. Получилось, но не сразу и не очень.
На второй допрос она принесла термос с чаем и гору еще теплых пирожков, которые я все умял и даже не почувствовал вкуса. Во время третьего мы перешли с гражданкой следователем на «ты».
Вы думаете, я ничего не пытался со всем этим сделать? Пытался, еще как пытался. Носился как наскипидаренный по камере, стирал рукояти гантелей, приседал и отжимался.
Помогало так себе. В одном старом фильме, помню, герой в таких случаях колол дрова, а другой – звонил в колокола. А, еще я стал хуже спать. Бродил ночью по камере или ворочался. Вздыхал как влюбленный гиппопотам, отвечал невпопад, если спрашивали.
– Проблемы, брат? – по-своему поняв мои страдания, поинтересовался стукачок и тут же умолк, наткнувшись взглядом на правильно набитый Витин кулак.
Она приходила не так уж и часто и мы просто болтали. Мне даже показалось, что эти беседы интересны не только мне одному. Такая вот история, «Тюремный роман-два».