— Узнаёшь?
— Пастушок! — желчно выдавил Демид, плюхнулся на потемневшую от времени, залосненную лавку и засмеялся истерически.
— Вспомнил? Не забыл, как жег паренька? Тогда, во дворе у Мунтяна?
— Так не я же. Разбирались…
— Только не до конца разобрались. Но за этим дело не станет. А вообще-то сообщить мы пришли тебе: твое хозяйство как кулацкое ликвидируется, а за преступления тебе придется отвечать.
Федька, уронив голову в ладони, неподвижно сидел на табуретке.
А Демид раздраженно шаркнул подошвой, больше нажимая на каблук, как будто стараясь что-то попавшее под ноги растереть в порошок.
Миша почти вплотную подошел к Демиду:
— А помнишь, как заставлял ходить по снегу босиком?
Демид процедил:
— Стар я, какая память? — И вдруг упал навзничь. Послышался гортанный храп.
Федька видел, как отец забился в последних судорогах, но на помощь не поспешил.
— Ну помоги же, отец ведь! — шумнул на него Михаил.
— А чего ему теперь? — буркнул Федька и, наклонившись, вытянул тело отца вдоль лавки.
Школу Михаил окончил вместе с Сурминым, но дальше их пути разошлись. Сурмин не чаял души в технике. Горновой решил продолжать образование. И после года работы в МТС он своего добился.
— Что ж, Мишка, иди учись, — напутствовал его Корней Степанович, теперь уже начальник политотдела Головановской МТС. — Ученые люди нам ой как нужны! Ведь знаешь требования партии о кадрах?
— Кадры решают все! — произнес Горновой лозунг, который с начала тридцатых годов был в стране одним из главных.
Весь народ жил завершением строительства Днепрогэса, и Михаил видел себя специалистом-энергетиком. «Неважно где. Главное, быть у источника движущей силы», — ликовал он, поступив в энергетический техникум. Но нормальная учеба продолжалась недолго. Уже с осени дал себя знать голод. По карточкам учащиеся стали получать вместо хлеба фунт мамалыги [1], а к концу года и эта норма была сокращена вдвое.
Миша, продолжая учебу, нашел работу, как и некоторые его товарищи, на стройке. Рыли траншеи в каменистом грунте под фундамент будущего мелькомбината.
Многие бросили учебу. Миша не допускал такой мысли, тянул из последних сил, веря, что положение улучшится. Наконец получил письмо от Сурмина. Тот, работая в совхозе, писал: «Мед и здесь не лижут, но жить можно. Так что приезжай».
Оказавшись в вагоне в числе первых пассажиров, с билетом всего до третьей станции — денег до девятой не хватило, — Михаил, не раздумывая, нырнул под нижнюю полку. Вскоре в вагон набилось столько людей, что негде было не только сесть, но и встать. Миша с трудом сдерживал натиск заталкиваемых к нему под полку мешков, узлов, корзин.