О чем скажет Мартынов сегодня?
Дверь распахнулась, и порог неторопливо переступил плотный, невысокого роста, с небольшими черными, как смоль, усами и такими же бровями Корней Степанович. Тепло улыбнувшись, снял на ходу полушубок и направился к трибуне.
— Извините, ребята, за опоздание, — сказал он. — Но что поделаешь? Занесло дорогу, коню по брюхо. Еле пробрался.
И Мартынов повел речь о пленуме райкома партии, на котором обсуждались конкретные вопросы по претворению в жизнь решений ЦК ВКП(б) о коллективизации сельского хозяйства и на этой основа — ликвидации кулачества как класса. А когда закончил выступление и сел за стол, со всех сторон раздались голоса;
— С Демида начать надо! Навалиться на Ракитный! Туда бы добровольцев покрепче!
— Правильно! — согласился Мартынов.
Михаил Горновой подошел к столу в числе первых.
— Миша? — Мартынов улыбнулся ему. — Беседовал как-то с твоей мамашей. Порассказала о хуторском кулачье. Измывались над вами люто.
Михаил подтвердил:
— Еще как, и не только над нами.
Когда в список был внесен тридцать второй доброволец, Мартынов поднял руку:
— Для хутора, достаточно.
Инструктируя добровольцев, Мартынов предупредил:
— Не исключено, что у врага есть оружие. Будьте осторожны. Начинайте сразу, как решено, с Жернового и Штахеля. Остальные вроде потише, но у каждого из вас перед глазами должен стоять Артем Катрич. Вот Миша видел, как его жгли, живьем закапывали в землю. Так, Миша?
— Видел, — глухо отозвался Горновой.
— Ну а Клаву… Все знаете, что с ней сделали кулаки.
И комсомольцы тронулись в путь.
Как только они перевалили через гряду и появились на ее склонах, хутор всполошился: залаяли собаки, кое-где от двора к двору прошмыгнули согнутые фигуры. Когда ребята подошли к дому Жернового, во дворе послышались угрожающие выкрики, закудахтали всполошенные куры, в небо взвилась стая голубей. Выбежав из коровника, Федька бросился в конюшню. Через минуту он, давно небритый, обрюзглый, вылетел из конюшни на лоснящемся гнедом жеребце, рванулся к тыльному забору.
Вилами, как пиками, два комсомольца преградили ему путь.
— Не дури! — предупредили Федьку.
Поняв, что заслон не прорвать, Федька сполз с лошади, пошатываясь, направился в дом. Привели и Демида, который пытался спустить с цепи разъяренного пса.
— Опоздал, Демид Жерновой! — выкрикнул кто-то из комсомольцев, шедших следом. — Иссякла былая прыть!
Демид нервно напрягся, еще больше побагровел, красные глаза выпучились, загорелись злобой, но короткие, к старости совсем искривившиеся ноги заметно затряслись.
Подойдя к Жерновому, Миша в упор спросил: