— Я немного завидую, — призналась Эммелин. — Ведь у нас не было медового месяца.
— У нас много чего не было, — ответил Джонни.
— Чего именно?
— Например, ты могла бы сказать мне, что любишь меня. Это одна из множества вещей, которых ты не делала.
— Но ведь этого не было в нашем соглашении.
— Да, действительно. В условия нашего договора не входила и моя сумасшедшая любовь к тебе. Однако это так.
— Что?.. — Ее глаза расширились. Онемев, Эммелин только молча взирала на него. Что он говорит? Может быть, у нее слуховые галлюцинации? Она нервно облизнула губы. — Я не уверена, что правильно тебя расслышала. Не мог бы ты повторить то, что сказал?
Джонни лукаво рассмеялся.
— Что именно — о вещах, которые мы никогда не делали, или о том, что я люблю тебя?
— Ты… что? — Наклонившись вперед, она внимательно всмотрелась ему в глаза. — Ты любишь меня?
— Да, — кивнул он. — Эммелин Брубейкер, со дня нашей свадьбы, с того момента, когда я тебя впервые поцеловал, я уверен, что ко мне пришла любовь. Мне не хотелось признавать ту силу, с которой ты притягиваешь меня. Я сопротивлялся, но все впустую. Я сражен. В тебе есть все, о чем я мечтал, — ум, талант, чувство юмора. Ты, бесспорно, красива.
Эммелин не верила своим ушам.
— Ты… любишь меня?
— От всего сердца. — Джонни посмотрел на Розанну, полный отцовской гордости. — Исключая, разумеется, ту его часть, которая отдана ей. — Он нежно погладил головку спящей девочки. — Но это совсем другая любовь.
— О, Джонни! Я тоже люблю тебя. Очень, очень сильно!
Она обхватила его лицо руками и прижалась к нему губами. Его шершавые щеки приятно царапали ее мягкую кожу, когда он притянул ее к себе, страстно целуя. Вдруг Розанна пискнула от неудовольствия, зажатая между ними, и Джонни слегка отстранился.
— Скажи, ты выйдешь за меня замуж? — спросил он, снова горячо целуя ее.
— Мы уже женаты. — Она потянулась к Джонни за новым поцелуем.
— Тогда скажи, что мы останемся вместе. — Его губы слегка прижались к виску там, где билась жилка. — Скажи, что договор расторгнут и ты будешь моей женой, а Розанна — моей дочерью.
— Навсегда? — едва выдохнула Эммелин, покусывая его губы.
— Навеки. — Джонни зарылся лицом в ее волосы. — Знаешь, этот Ронни Как-его-там настоящий дурак.
— Почему?
— Ну, потому, что для городской барышни и неумехи ты проделала потрясающую работу. Я весь горю.
— Знаешь что? — хихикнула она.
— Что?
— И я полыхаю.
Он замер, заглядывая ей в глаза.
— В таком случае могу ли я предположить, леди, что наш медовый месяц начнется прямо сегодня?
— О да! — кивнула Эммелин.
— Тогда я собираюсь оставить малышку с няней.