– Вон тот, – купец ткнул пальцем в самого Добрю, – человек близкий к Осколоду, Ас-Халибу то бишь. Из старших дружинников, кажется. Этот, – палец указал на Цыбулю, – год назад сынишке моему нос разбил, за просто так, в дозоре, видите ли, был, а мой якобы угомониться никак не мог. Эти двое, – купец кивнул на Кавку и Налега, – чаще в корчме сидели, чем в седлах дружинников, почему Осколод позволял? Даже не догадываюсь. А вот тот, широкоплечий… не Осколодов. Он на новгородской лодье приплыл. И тот, который подле него, – тоже. Остальных вижу впервые. Стало быть, тоже новгородцы.
Сердце старшего дружинника ухнуло, как умирающий филин. Душа провалилась в пятки. Хазарин выслушал купца очень внимательно, спросил ледяным голосом:
– Зачем хотеть видеть меня?
Добре пришлось набрать в грудь побольше воздуха:
– Мы идем к вашему беку, или самому Великому кагану, с поклоном и просьбой о справедливости. Сами наказать Олега не можем. А вы можете.
Предводитель наморщил нос, покосился на купца. Тот затараторил по-хазарски, отчего рожа предводителя стала еще гаже.
– Для этого с тобой новгородцы? – рявкнул купец.
– Они действительно ходили под стягом Олега, но теперь поняли…
На лице хазарского купца вспыхнула самодовольная улыбка, глаза стали хитрее лисьих.
– Не лги, куявлянин.
– Я не…
– Врешь, дружинник! Ты очень глуп, если в самом деле надеялся, будто мы поверим твоим россказням.
– В Киеве остались наши люди, – не сдавался Добря, – они откроют ворота крепости…
Купец перевел слова старшего дружинника. Сделал это нарочито громко. Сотня грянула разом. Многие хохотали, запрокинув голову, а один картинно упал с лошади, чем вызвал новую волну общей радости.
– Чтобы сжечь Куяву, хазарам помощь не нужна. Зато Хелгу-Салахби[28], останься вы в городе, ваши мечи могли бы пригодиться.
Он снова обратился к предводителю. Вопрошал с самодовольством, то и дело кивал на Добродея. Хазарин хмурился, отвечал резко, казалось, не говорит, а лает.
– Тебя отпустим, – заявил купец. – Пойдешь к Хелгу, скажешь: хазары готовы отказаться от битвы, если Куява заплатит дань. Но в этот раз возьмем на половину больше! И впредь будем брать столько же. Ежели ваш князь не одумается, Куява обратится в пепел.
– Олег мне не поверит. И Киевом он не дорожит.
– Не поверит? Не дорожит? Тогда пусть с тобой едет один из них, – разодетый хазарин указал на новгородцев. – Который из них ближе к князю?
Ответа купец не ждал, сложив губы трубочкой, хмуро рассматривал воинов.
– Широкоплечий. На пристани он ближе других стоял к Салахби.
– А с остальными, – прорычал Розмич, – с остальными что будет?