— Вы думаете, что может возникнуть желание заниматься этим с подобными девицами?
— Я думаю, — прошептала она, — бывают минуты, когда можно пойти на многое — и с разными людьми.
Я решил воспользоваться этой фразой, чтобы покрепче обнять ее. Одновременно я попытался погладить ее грудь. Я взялся за это слишком рано. Она высвободилась мягко, но решительно.
— Вы же знаете, в тот день я была пьяна, — сказала она.
— Я не заметил, — ответил я.
— О!.. Неужели вы полагаете, что я позволила бы сделать это со мной, если бы не была пьяна?
— Конечно.
Она снова опустила голову, затем подняла, чтобы сказать:
— Вы ведь не думаете, что я стала бы танцевать с первым встречным?
— Я и есть первый встречный.
— Вы отлично знаете, что это не так.
Редко мне доводилось поддерживать такой изнурительный разговор. Эта девчонка, как угорь, выскальзывала между пальцев. Она то, казалось, готова была идти до конца, то артачилась при малейшем прикосновении. Тем не менее я продолжал.
— Что же во мне особенного?
— Я не знаю. Вы привлекательны физически, но тут что-то другое. Вот ваш голос, например.
— Ну-ну?
— Это не совсем обычный голос.
Я снова от души рассмеялся.
— Да-да, — настаивала она. — Ваш голос более глубокий… и более… Я не знаю, как сказать… более сбалансированный…
— Это просто от привычки играть и петь под гитару.
— Нет, — сказала она. — Я не слышала, чтобы певцы и гитаристы пели, как вы. Нет, постойте. Я слышала голоса, которые напоминают ваш, да… это там… на Гаити. Черные.
— Вы делаете мне комплимент, — сказал я. — Это лучшие музыканты, каких только можно найти.
— Не говорите ерунду!
— Вся американская музыка вышла оттуда, — не отступался я.
— Я вам не верю. Во всех лучших танцевальных оркестрах играют белые.
— Еще бы, белые имеют гораздо больше возможностей, чтобы извлечь выгоду из открытий, сделанных черными.
— Не думаю, чтоб вы были правы. Все великие композиторы — белые.
— Дюк Эллингтон, например.
— Нет, Гершвин, Керн и тому подобные.
— Все эмигрировавшие европейцы, — заверил я. — Как раз они-то и есть самые способные эксплуататоры. Я не думаю, что можно найти у Гершвина оригинальный пассаж, который бы он не списал, не воспроизвел или не стащил откуда-нибудь. Попробуйте-ка найти хоть один в «Голубой рапсодии».
— Вы странный человек, — сказала она. — Я ненавижу негров.
Вот это было прекрасно. Я вспомнил про Тома. Я был почти готов возблагодарить Господа. Но слишком уж я желал эту девочку, чтобы ярость могла овладеть мной в тот момент. И я не испытывал необходимости в Господе, чтобы сделать свое доброе дело.