Но для любви этого уже было мало – что Оля сейчас совершенно отчётливо и осознала. Может, и дружбы настоящей после того, что произошло, уже тоже не может быть. Но остаться близким для Сашки человеком – вернее, даже чтобы Сашка этим самым близким человеком для неё был, Оле хотелось. Правда. Для её нынешнего гармоничного и прекрасного равновесия между собой и миром этого было бы вполне достаточно.
Но что же по этому поводу думает сам Макушев? Неужели по-прежнему влюблён-с?
Ну вот сейчас и выяснится.
– Потанцуем. – Оля улыбнулась и взяла Сашку за руку. Чуть слышно стукнули друг о друга их кольца.
– Носишь?
– Ношу, красивое. И танцевать люблю.
– Спасибо! Оля, а помнишь, ты как-то говорила, что гот без подружки – это тема?
– В смысле? – Оля сразу поняла, о чём он хочет сказать. И… радости от Сашкиных слов оказалось гораздо меньше, чем она ожидала. Грусти. Грусти гораздо больше. И ещё надежды: «А может, всё-таки?..»
– …Гот без подружки – одинокий такой. Который не собирается искать новую любовь, помнит о прошлой, тоскует… – во время Олиных размышлений объяснял Сашка.
Как это было на него похоже – использовать все подручные средства для создания собственного имиджа. Оля даже улыбнулась этой своей мысли. А Макушев понял её улыбку как знак согласия.
– Ты понимаешь меня, да? – обрадовался он.
Ну да, Оля понимала. И не сердилась – особенно на то, что она оказалась «подручным средством». Ей страдать по этому поводу просто не хотелось. И пошутила она без всякой затаённой тоски:
– Только ты поясни: о какой прошлой любви будет помнить тоскующий одинокий гот – обо мне или о Гликерии?
– Ну что ты всё… – с растерянностью в голосе пробормотал Сашка. Попытался энергичнее прижать к себе свою дорогую Олю, сам понял, что не надо. И до конца танца молчал, с преданной улыбкой глядя Оле в глаза.
* * *
За окнами бушевала непогода. Штормовые волны с рёвом налетали на берег, ветер рвал в лоскуты всё живое и неживое, а то, что ему не поддавалось, яростно освистывал. Поэтому старые стены одинокого домика на границе моря и степи выли и стонали на разные голоса. Но мама и девочка не боялись. Они сидели в своей большой кухне на нижнем этаже дома. Устроившись за широким столом, мама работала на ноутбуке. А девочка, открыв дверцу, гребла кочергой в красных печных углях и пристраивала среди них медную кофеварку на длинной ручке.
– Ты довольна жизнью, Гликерия? – спросила мама, оторвавшись от экрана компьютера.
– Вполне, – улыбнулась девочка, повернувшись к ней.
– А как твои друзья?
– Подруга, – уточнила девочка. – Я наконец-то позвала её к нам в гости.