— Когда речь идет о ее подругах, это совсем другое дело, — возразила Леона. — Помимо всего прочего, я могу ей не понравиться.
— Вам нет нужды волноваться на этот счет, — убеждал ее лорд Чард. — Я отвечаю за свою сестру и не сомневаюсь, что она полюбит вас.
Непоколебимая уверенность его тона на мгновение повергла Леону в молчание. Затем, прежде чем она успела что-либо сказать в ответ, он снова накрыл ее руку своею.
— Положитесь на меня. Уверяю вас, что подобные мелочи не имеют ни малейшего значения. Ваш брат выразил желание отправиться в Клантонбери, и мне было бы очень приятно, если бы вы погостили там и познакомились с моей сестрой, а все остальные детали уладятся сами собой, обещаю вам.
Ей казалось, что он готов был решительно отмести прочь любые затруднения. Они исчезали как по волшебству под воздействием его тихого завораживающего голоса. Но даже несмотря на то, что она чувствовала себя успокоенной, одно прикосновение его руки против ожидания заставило ее сердце внезапно забиться.
Она ощущала глухой звук его ударов, пальцы ее затрепетали под его ладонью. И затем, когда он отпустил ее руку, она подняла ресницы и обнаружила, что он снова смотрел ей прямо в глаза, словно зачаровывая ее, создавая вокруг нее некий магический крут, из которого она не могла вырваться.
— Так, значит, решено, — произнес он мягко, и она сознавала, что ей больше нечего было возразить, что, сколь бы веские доводы она ни приводила, они не возымели бы никаких последствий.
— Я прошу вас исполнить для меня что-нибудь, — сказал он. — Я догадываюсь, что вы хорошая пианистка, так как сегодня чуть пораньше я заглянул в ваши ноты и узнал среди них многие из тех пьес, которые я не слышал с тех пор, как был ребенком. Эти пьесы обычно играла мне моя мать, когда я был болен, и я был бы очень рад услышать их снова.
Послушно, поскольку он, казалось, подчинил себе саму ее волю, Леона поднялась, отложив вышивание, и подошла к фортепиано. Сначала она осторожно касалась клавиш, так, чтобы не мешать Хьюго и Николасу Уэстону; спустя некоторое время лорд Чард встал и, подойдя к инструменту, облокотился о крышку, наблюдая за быстрыми движениями ее пальчиков, после чего она продолжала играть еще тише. Ноты на пюпитре кончились, но она не обращала на это внимания и играла все новые и новые пьесы, которые сочинила сама.
Она сложила их, когда, кроме нее, в старинном замке не было ни души, свечи в канделябрах медленно догорали и гасли и она оставалась одна в темноте, стремясь через музыку выразить все те мысли и чувства, которые пробуждала в ней окружающая реальность — ее дом, бескрайние морские просторы — и те сокровенные мечты, слабый отклик которых она находила в прочитанных ею книгах.