Но тут Коля пошел на меня в атаку:
— Да ты знаешь, как он писал это письмо? В землянке, вокруг стрельба идет… Кроме того, он думал, что я заеду в Инкерманский госпиталь и не попаду сюда.
— Да, но все же письмо Трамбовецкому, а не мне.
Я крутила в руках письмо, оно жгло сердце, оскорбляло. А Рязаев продолжал меня утешать:
— Борис тебе обязательно напишет и, наверно, уже написал, да не с кем передать. Пиши письмо, я ему отвезу.
Но что писать? Высказать свою обиду? Ни за что! Борис кипит в этом страшном котле смерти, он защищает Севастополь, а я своими мелкими обидами буду ранить его сердце, расстраивать нервы! Надо написать так, чтобы ни одним словом, ни одной мыслью не вывести его из равновесия. Долго я подбирала слова и в заключение получилось короткое и нежное письмо.
Письмо Бориса я передала Ане.
На другой день утром Аня поехала в Инкерман. Вечером она возвратилась и протянула мне тот же конверт.
— Это вам, а не Пете. Борис думал, что Рязаев поедет не на батарею, а в Инкерманский госпиталь, ему сказали, что вы туда ездите, и он просил Трамбовецкого передать вам письмо.
Ну да, все просто и понятно, разве могло быть иначе? Как стало легко на душе!
Капитан Матушенко и товарищ моего мужа орудийный мастер старшина Евгений Красников рассказывали мне о событиях на 10-й и 30-й батареях.
До второго штурма капитан Матушенко, командир 10-й батареи, противника больше не видел. Перед началом второго штурма немцы решили покончить с его батареей, запиравшей дорогу на Северную сторону. Подтянув тяжелые орудия к Каче, немцы 15 декабря обрушили ураганный огонь на батарею Матушенко.
В 12 часов дня начался пожар: горели маскировка, заряды, боезапас. Огонь немецких орудий утих: противник решил, что с батареей покончено.
Первыми выскочили из укрытия тушить пожар старшина Васильченко и два краснофлотца. Они кинулисьj прямо в огонь; одежда на них загорелась, ресницы и волосы были опалены. С огнем боролось тридцать человек во главе с капитаном Матушенко и комиссаром Черноусовым. И в это время немцы снова начали обстрел; снаряд попал в гущу людей, было убито пять человек, в том числе и комиссар Черноусое, двадцать четыре ранено и лишь один капитан Матушенко отделался легкими царапинами. Когда подошли к смертельно раненному сержанту Данькову, чтобы оказать ему помощь, он с трудом приподнялся на локтях и спросил: — Пушку спасли?
И, едва услышав ответ: «Спасли, спасли!» — упал замертво.
10-я батарея была открытой, склад боеприпасов находился в стороне от пушек, снаряды подавались вагонетками по рельсам, проложенным в ходах сообщения. От бомбежек и артобстрела дорога эта все время выходила из строя, что создавало задержку в подаче боеприпасов. Капитан Матушенко приказал создать у пушек некоторый запас снарядов. С одной стороны, это давало возможность стрелять бесперебойно, но с другой — было опасно. Вот почему пожар на батарее принял такие угрожающие размеры.