моё дело в стороне, я не глобальник, плёвывать на всё хочу! — разволновался я.
Полковник криво усмехнулся:
— Вот-вот, в Дахау… Кстати, а это что? — и с большим выражением (и, кажется, удовольствием) прочел по другой бумажке: — Губосиська!.. Задоляжка!.. Сукожопа!.. Это тоже лингвистика? Это что же такое?
— Конечно, сложные слова… сложность двух корней… продуктивитет 80… легко не дефинируется…
Полковник хлопнул по столу:
— Нет, это порнография! В чистом виде! Еще пару лет как минимум! Вы русский народ ругаться хотите учить! Вы подрывник!
Как ни отчаянно мне было, но тут стало смешно.
— Народ и так ругатель… профессор говорил…
— Это у вас что-то там де-фи-ни-ру-ет-ся!.. — с издевкой протянул он. — А тут у нас — по-простому: влепил пять лет — и порядок! Это надо же — ёбасрака!.. Да вы поэт! — Он вдруг как будто подобрел, а я подумал: «Что у него еще может быть?.. Гостиницу обыскали, видео видели, кассеты прослушали… Что еще выдумает?.. Всё это для суда — ничего… Да, но для нормального суда, а не для этого… Разбойная изба… Сидка… Стойка…»
Но я ошибся — никакой доброты не было. На стол легла нашивка, отобранная Кролей внизу (зловещее «G» свернулось угрюмым квадратным эмбрионом в круге):
— На это что скажете? Ничего вам не напоминает? Тут не надо туманить… опасно…
— Меня познакомили… Партия, национал-лингвисты, за чистый язык…
— Вот как? Кто же вас познакомил?
— Знакомый в Петербурге. — (Я не хотел называть его.) — Хотят глаголы реобразовать… Взносы, устав есть… В Интернете — страница. Декреты…
— Декреты? Всё разграбить? — Полковник вертел нашивку.
— Нет, облегчить, — ответил я, машинально подумав, что, раз он спрашивает, конверта с уставом и бумагами они, очевидно, не нашли — его я сунул в крышку чемодана, куда суют газеты и журналы.
А полковник примерял нашивку себе на рукав, на пиджачный карман.
Без стука, щелкнув ручкой (явно открыв дверь локтем), Кроля неумело, задрав плечи и горбясь, внес поднос с чаем и булочками и, потоптавшись, скрылся.
В этот момент где-то внутри полковника зазвонил мобильный. Он вытащил из глубин пиджака трубку, стал слушать. Лицо его преобразилось, он вскочил и, указав мне глазами на поднос — «берите», — быстро вышел в незаметную дверцу около шкафа (которой я раньше не видел) и продолжал говорить вполголоса, но я его хорошо слышал (у меня слух отличный):
— Где вы, объясни нормально… Сразу? Так быстро?.. А, по мобильному позвонил, прямо в банк… Столько? Не верю… На венский счёт? Подожди, сейчас посмотрю, проверю, подожди…
Он вбежал в кабинет, не отпуская плечом трубку от уха, что-то стал набирать на клавиатуре, не забыв мне бросить: