Музыка появилась в Великом Начале всего. Она — отзвук гармонии меж небесами и землей.
Жи Минь–шень.
В ГОДЫ МОНАШЕСТВА, как мы уже знаем, о. Серафим не дозволял себе простого наслаждения музыкой. Музыка для него была лишь средством, она помогала подвести человека к молитве. Он видел в ней «часть целого», призванного славить Бога.
Поскольку и о. Германа к вере привела музыка великих христианских композиторов, он не понимал «излишней аскетической осторожности» собрата, с которой тот подходил к музыкальным произведениям. Ему запомнился такой случай. Теплый летний вечер, на горизонте еще розовеет закат, они с о. Серафимом возвращаются из Сан–Франциско. Отец Герман попросил поставить запись Моцарта. Отец Серафим с неохотой исполнил его просьбу, однако слушал внимательно. Музыка кончилась. Напрасно ждал о. Герман отзывов друга, тот молчал.
- Ну, и как тебе? — прервал долгую паузу о. Герман.
- Лучше бы мне слушать эту музыку в Раю, — серьезно ответил о. Серафим.
Слова эти еще больше заставили задуматься о. Германа. «Я никогда не рассматривал музыку таким образом, — признал он позже. — Очевидно, она задела какие‑то струнки в его душе, связанные с Божественным. И перед таким великолепием запредельной небесной красоты в ангельской музыке Моцарта, в высоких и благородных творениях Баха и Генделя он чувствовал себя недостойным. Для него было почти святотатством наслаждаться прекрасными звуками, будучи еще на земле».
Музыка эта, хотя и звала к небесам, была написана людьми, она давала лишь частичное представление о небесной радости, не утоляла жажды ее, а лишь разжигала. Возможно, оттого и было грустно о. Серафиму. Он понимал, что радуясь всем сердцем этой музыке, он сознательно ограничивает себя, довольствуется малым, сладостно тоскуя о чём‑то неизмеримо большем. Что ж, его отказ от наслаждения музыкой в жизни земной понятен. Теперь он приобщился ее полноты в Раю.
ОТЕЦ ГЕРМАН ЗАМЕТИЛ, что собрат исключительно строг к себе в отношении Баха. Сам о. Герман считал душеполезным читать «Страсти по Матфею» на Страстной седмице, когда в православных монастырях на службах читают все четыре Евангелия. Отец Серафим ни разу не слушал вместе с ним. «Никакой музыки», — говорил он.
Любопытно, отношение о. Серафиму к современнику Баха, Генделю, было иным. Он слушал его со светлой улыбкой. Может, ему были созвучны плавные, выверенные звуки, в них ощущались благородство и высокая культура. Они не доходили до глубины души, не вызывали щемящей тоски, как музыка Баха или некоторые произведения Моцарта. Поэтому однажды о. Серафим признал: «Я знаю, что Бах самый великий, но я больше люблю Генделя».