Наступила пятая ночь, которую нам предстояло провести в шлюпке; мужчинам по-прежнему не давал покоя вопрос, в каком техническом состоянии вышла в рейс «Императрица Александра» при новом владельце. Мистер Престон утверждал, что это вопрос первостепенной важности. Он отказывался прислушиваться к мнению меньшинства, считавшего, что это уже не существенно. Что уж теперь. Все равно ничего не исправить. А мистер Синклер в доказательство этого мнения предложил нам провести, как он выразился, мысленный эксперимент:
— Давайте заменим в этой дискуссии слово «пароход» словом «мир». Представим, что мир пришел в негодность, а мы об этом не догадываемся. Даже мысли такой не допускаем. Существенно это или нет? — Чтобы мы вникли, он выдержал паузу, а потом продолжил: — Теперь представим другое: да, нам стало известно, что ответственный за состояние нашего мира бессовестно пренебрегает своими обязанностями. Это что-нибудь меняет? Меняет ли это нашу жизнь на земле? Я утверждаю, что в случае с миром, равно как и в случае с «Императрицей Александрой», мы загнаны в тиски сложившихся обстоятельств, а потому необратимые, непостижимые события, которые ввергли нас в нынешнее состояние, не просто становятся менее существенными — они вообще перестают что-либо значить.
Изабелла потребовала объяснений, кто именно несет ответственность за этот мир, — если мистер Синклер имеет в виду Господа, пусть прямо так и скажет. Но если ответственны сами люди, то им никогда не поздно признать свои ошибки и перемениться. Я невольно покосилась на священника в полной уверенности, что он сейчас выскажется, но тот угрюмо смотрел поверх планшира, оставляя свои соображения при себе. Вместо него заговорил Харди:
— Все зависит от того, попадется ли нам когда-нибудь этот бездельник. А коли призовет меня к себе сам Создатель, уж я-то порасскажу, что творится на этой проклятой земле.
Поначалу Харди был для нас едва ли не оракулом. Говорил он скупо и зачастую невнятно, а потому, даже когда не оправдались его первые предсказания (спасение все не приходило, а ясная погода держалась день за днем), мы не видели оснований для тревоги. Впрочем, кое-кто стал требовать уточнений: «Ветер сейчас западный или юго-западный? Это хорошо или плохо?», или «Красный рассвет — это к чему?», или «О чем говорит желтовато-розовое свечение вокруг Луны?»
— Это к перемене погоды, — отвечал Харди; в самом деле, на шестые сутки голубое небо скрыли рваные тучи, сквозь которые лишь изредка проглядывало недовольное солнце.
Ночной штиль сменился ветром, который будоражил морскую поверхность, резко менявшую цвет, если на нее падали солнечные лучи. Изумрудный блеск и мерцание кобальта отступали перед совсем другими красками, не голубоватыми, не серыми, а просто бездонно-темными. Барашки небольших волн падали в шлюпку через планшир, и мистеру Харди пришлось вытащить из-под своего сиденья жестяные кружки, чтобы поставить вычерпывать воду еще двоих, невзирая на предупреждения мистера Нильссона, что в питьевую воду из-за этого будет попадать соль. Он заставил всех назубок выучить расписание дежурств: воду теперь могли вычерпывать пять человек, четверо следили, не появится ли на горизонте какое-нибудь судно, еще двое были поставлены наблюдать за той шлюпкой, что оставалась в пределах видимости, а на веслах предписывалось сидеть по четыре человека одновременно, чтобы удерживать нос шлюпки строго навстречу волнам, которые грозили нас опрокинуть. Шестерке женщин надлежало высматривать в воде рыбу, но волнистая рябь сводила все наши усилия на нет. Вдруг, ко всеобщему изумлению, Джоан вскричала: «Вижу!» — но это оказалась рыбина, пойманная мистером Харди: он подвесил ее за бортом, опустив для сохранности в холодную воду. Каждый час полковник командовал: «Время!» — и мы либо брались за другое дело, либо отдыхали на своих местах, либо уходили по двое, по трое в носовую часть, чтобы прикорнуть на отсыревших одеялах, даром что укутанных брезентом. Мистер Харди умело справлялся с нормированием припасов, хотя порция воды была безжалостно уменьшена, а к рыбе добавлялась уже не целая галета, а кусочек на один укус. Священнику было поручено дважды в день читать молитву, и в тот вечер Харди поднял вторую рыбину над головой, чтобы получить благословение Небес.