— При условии, что у него есть вода, — уточнил он.
— Значит, еще поживем, — сказала я, и он ответил: да, будем надеяться, но вид у него был настолько подавленный, что я добавила: — Наверняка мы выкарабкаемся, — хотя умом понимала, что вряд ли.
В том разговоре мистер Престон повторил слова какого-то знакомого врача:
— Наступление голодной смерти зависит не только от состояния организма, но также и от образа мыслей. Люди, которые сопротивляются, могут продержаться дольше тех, кто потерял силу духа.
— Тогда срочно начинаем сопротивляться, — сказала я, и у меня зашлось сердце.
— Я, например, думаю о Дорис, — признался он. — Дорис для меня — источник силы.
По всей видимости, так звали его жену, хотя он не уточнил.
— На себя мне плевать, но ради нее я должен выжить!
— То есть как: у вас нет других причин бороться за жизнь? — Меня изумила такая крайность. — Разве у вас нет желания просто жить?
Его растрескавшиеся губы распухли вдвое, ладони превратились в кровавое месиво от неравной борьбы со стихией. Хотя он не разжимал кулаки, я успела заметить его раны, когда шлюпку качнуло и он вытянул руку, чтобы не упасть. У него вырвался лишь один тяжкий вздох, но его высокий голос даже не дрогнул, когда он стал мне рассказывать, как ежедневно ходил в промерзший пакгауз и в скудном кружке света вносил в гроссбух бесконечные колонки цифр; если он продолжал это делать из месяца в месяц, из года в год лишь ради того, чтобы у них с Дорис был стол и дом, — все остальное его уже не страшило. Тут я вспомнила свою родную сестру Миранду; могла ли я в свое время ожидать от нее силы духа? Теперь мне виделось в ней нечто среднее между мистером Престоном и Мэри-Энн; неизвестно еще, как бы она себя проявила на моем месте, в этой спасательной шлюпке.
Когда в наш особняк уже вселились чужие люди, Миранда уговорила меня съездить на него посмотреть. Со стороны переулка, поверх ограды мы долго разглядывали задний двор с деревцами самшита, после чего Миранда набралась смелости и предложила пройтись, как будто гуляючи, мимо главного фасада. Не знаю, что на нее нашло, — остановившись прямо напротив парадной двери, она выкрикнула: «Как вы посмели захватить наш дом!» Я тут же напомнила ей, что никакого захвата не было, что мы сами его продали. Вспышка ее гнева задела во мне потаенные струны, но моя досада вылилась только на сестру, а не на людей, которые преуспели в жизни больше, чем наша семья.
Пока мы, как уличные попрошайки, топтались на тротуаре, из дверей дома вышла девушка, а следом за ней мужчина, по виду — ее отец. Мы двинулись вдоль живой изгороди; девушка, скорее всего, нас не заметила, но ее появление слегка отрезвило мою сестру. Я потащила Миранду прочь, но напоследок она буквально испепелила новых владельцев злобным взглядом. А у меня злости к ним так и не было. В чем-то я даже ими восхищалась, и вид молодой девушки в длинном белом платье с голубыми лентами, как ни странно, давал мне надежду.