С тех пор мой друг забыл, что я знаю тропу к его дому, и я перестал ходить по ней волшебными ночами. И всегда, каждый раз, когда ноги выносили меня на тот перекресток, Госпожа Ночь шептала мне на ухо: «В мире так много прекрасных дорог».
— Здравствуйте, — в третий раз повторила красивая девушка, мисс Латте две тысячи одиннадцать, согласно надписи на переднике. — Чего вам хотелось бы?
Так и не дождавшись ответа, принялась подсказывать:
— Ристретто? Эспрессо? Капучино? Апельсиновый? Мятный со льдом? Миндальный? Банановый? Беличий?
Очнулся. Переспросил, не веря своим ушам:
— Беличий? Это как?
— Просто латте с ореховым сиропом.
Сказал:
— Давайте.
Положил на прилавок три монеты. Бросил сдачу в коробочку для чаевых. И поставил книгу Рэя Хауза обратно на полку.
Чур меня.
Получив картонный стаканчик с беличьим кофе, вышел на улицу. Сел за единственный свободный столик. Закурил.
Сидел долго, цедил сладкую ореховую бурду, курил одну крепкую самокрутку за другой. Вспоминал.
В детстве у меня тоже был друг, к которому я часто ходил в гости. А он ко мне — никогда. Впрочем, мой друг определенно жил не в сверкающей башне, а в обычном двухэтажном доме, обнесенном ветхой оградой. Крыльцо заросло травой, вторая ступенька совсем сгнила, и ее надо было переступать. В доме его не водилось ни ведьм, ни мертвецов, даже родителей друга никогда не было, ну или они просто сидели на втором этаже и не показывались. Я пересекал пустую, пропитанную волнующими запахами кухню, потом короткий коридор и входил в комнату, где сидел мой друг. Вспомнить бы еще, как его звали. Нет, не получается. И лицо? Не помню лица. Кажется, он тоже был мальчик. Старше меня, но не намного. Года на два-три. Или больше? Нет, так я ничего не вспомню, разве что придумаю заново и сам себе поверю, а это не дело.
Иногда мы с другом играли — строили города из всего, что подвернется под руку, карточные домики там соседствовали с тряпичными шалашами, сахарными башнями и крепостями из мелких речных камней. Рисовали планы местности, придумывали горожанам имена, биографии и занятия, записывали их в толстую тетрадь в зеленой обложке, которую мне нельзя было брать домой и даже выносить из комнаты в коридор. А иногда просто болтали, говорили взахлеб, перебивая друг друга, подхватывая реплики на лету. О чем? Не помню. Но, определенно, о самых интересных в мире вещах. И очень много смеялись.
Больше всего на свете я тогда любил ходить в гости к другу, а потом возвращаться домой. Вроде бы он жил совсем недалеко от меня. Минут пятнадцать пешком, не больше. Но были какие-то трудности с дорогой. Какие именно? Не помню. Зато помню, что, отправляясь в путь, всегда обматывал запястье синим шнурком с бусинами… Ну да, точно же! Шнурок был нужен, чтобы ходить к другу. Без него я почему-то никогда не мог выйти на нужный перекресток, просто не получалось, и все. Хотя дорогу я вроде бы отлично знал… Или нет? Кажется, дорога каждый раз была немного другая. То через пустырь, то через рощу и овраг с ежевикой, то узкая мощеная мостовая между обнесенными заборами частными домами. И я, кстати, сам тогда думал, что дорога спит и видит сны. И я хоть не сплю, а тоже вижу дорогины сны, пока по ней иду. Интересно все-таки в детстве устроена голова, и куда что потом девается.