— Как это без славы? — удивился Никифор. — Помнится, это было двенадцать лет назад, я тогда воевал в Келесирии, когда пришла весть, что надо спешно возвращаться в Царьград, ибо русы идут на нас несметным воинством, да еще и печенегов уговорили примкнуть к своему походу. Но тогда все обошлось мирно, и держава откупилась от варваров огромной суммой.
— Так и было, о великий. И договор, выгодный для Руси, был составлен именно тогда. Игорь вернулся победителем, да только на Руси люди больше склоняются к мысли, что воспевать надо воинов, а не политиков. И то, что госпожа моя Ольга возвысилась благодаря уму, а не воинской славе, — в том особая ее заслуга. Она вообще очень мудрая и разумная правительница, и для Византии было бы выгодно…
— Да, да, я это уже понял. Так, говорите, эта чародейка — умелая ворожея? Она умеет предрекать будущее?
Григорий вздохнул. Увы, в Константинополе, несмотря на то, что этот город был центром великой христианской веры, в чести были и знахарство, и ворожба, и наведение порчи, и все в таком роде. Официально это сурово порицалось и наказывалось, но люди все равно предавались суевериям и обращались к гадалкам и всяким шарлатанам-колдунам.
Священник убедился в этом еще раз, когда после ушедшего Никифора его остановил Иоанн Цимисхий. Он тоже справлялся о ведьме, спрашивал, правда ли, что она сейчас на одном из русских кораблей и к нему никто не осмеливается приблизиться. Получив утвердительный ответ, Иоанн, как и его великий дядя, полюбопытствовал, насколько ведьма может заглянуть в грядущее или, еще лучше, наворожить удачу и славу, изменить судьбу по желанию обратившегося к ней человека? Григорий не мог ответить ничего конкретного, но признался, что Ольга всегда советуется с чародейкой, та всячески ей помогает и до сих пор все их начинания были успешными.
Его опять вели по переходам и залам. В какой-то момент они вышли на длинную террасу, откуда открывался вид на сады Палатия и блестевшее вдали море. В темном небе плыл тонкий молодой месяц, сверкали звезды, тополя и кипарисы в саду казались застывшими вдали стражами. Жара уже спáла, роса увлажнила гладкий мрамор балюстрад, и они выглядели глянцевыми в призрачном ночном освещении. Картина была настолько дивной, что Григорий даже не удивился, когда впереди появился тонкий силуэт прекрасной женщины с высоко уложенными короной косами. Ее светлое платье с пурпурной каймой, казалось, отсвечивает во мраке, за складками одеяния невозможно было рассмотреть, какова ее фигура, но двигалась она легко и грациозно, словно в танце. Григорий увидел, как его стражи, тоже прижав руки к груди, застыли, выражая почтение, а потом отступили, повинуясь ее жесту.