— Но ты не совсем человек, Малфрида. Обычные люди этого не могут.
— Но ведь ты мог! Ты был могучим чародеем и отказался от этого, чтобы… чтобы сидеть тут! В темноте и над книгами! А жизнь проходит мимо.
— Жизнь… — Никлот вздохнул. — Да знаешь ли ты, женщина, что только тут я наконец-то и начал жить!
Теперь Никлот бурно задышал, голос его повысился. Малфриде было странно видеть таким взволнованным ранее всегда спокойного, будто отстраненного от всех в своем мудром величии волхва. А он вдруг стал рассказывать, как некогда, даже зная, что ожидает древлянское племя — его племя! — не сделал ничего, чтобы попытаться помочь своим. Не хотел, не стремился. Некая равнодушная лень владела им, он знал, что многие погибнут, что темнота воцарится в его земле, что кровью великой заплатят древляне за своевольство, — но его это не волновало. Так же безучастно отнесся он к тому, что иной волхв, звавшийся Маланичем, набирает мощь, опираясь при этом на темные, враждебные миру людей силы. Да, Никлот это видел, но ничего не сделал, чтобы помешать подавшемуся к темным волхву. Ибо все тогда казалось ему мелким, суетой, не стоящей внимания. Не спокойнее ли существовать просто так, забыв обо всем?.. И надо прочувствовать, чтобы понять, насколько сладко подобное бездействие.
Малфрида вдруг вспомнила Жерь. Опять возникло гадливое ощущение, как и тогда, когда находилась рядом с ней.
— Никлот, ты знаешь про Жерь?
Он кивнул. Его глаза белесо светились под капюшоном. Он по-прежнему внушал некое почтение своей древностью и величием.
Малфрида сказала:
— Но ведь до того, чтобы стать таким, как Жерь, тебе было далеко.
— Да. Жерь — самое древнее существо, полное вырождение. Вечная жизнь убивает в живущем все человеческое, превращает его в нелюдь. И я бы пришел к чему-то такому. Можно сказать, я был уже почти таким… Если бы не нашел в себе сил уйти.
Он вдруг оживился, стал рассказывать, как вышел однажды на тропу, побрел по ней, никого не упредив, куда направляется. Просто шел, заставляя себя двигаться вперед. Лишь на миг он остановился, навеяв чары, чтобы его не могли разыскать. Почему? Он ведь знал, что его будет угнетать чужое вмешательство, вот и не хотел, чтобы просили о возвращении, чего-то требовали, хотел лишь, чтобы оставили в покое. Ушел в темную ночь и метель. Колдовская сила грела его, а человеческие силы от движения по снегу против ударов ветра стали постепенно таять. Но он продолжал идти, ибо понимал, что если расслабится, то окружит себя привычным магическим кольцом, схоронится в нем, чтобы не погибнуть. Ибо погибать вечно живущий Никлот не собирался. Тот, кто так долго живет, страшится уйти за кромку. К тому же волхв двигался по пути, где, как он знал, имеются источники живой и мертвой воды. Думал воспользоваться ими, когда иссякнут силы, да и набрать в дорогу чудотворной водицы тоже собирался. А вот куда он тогда направлялся — не ведал. Просто надо было на что-то решиться… Заставить себя решиться.