– Пан профессор, скажите хоть теперь, почему вы предложили мне у вас работать? – Говоря это, Клара училась измерять тело пациента с помощью большого пальца.
– Ответ – в ваших руках. Я сразу понял, что эти руки мне сгодятся. – Он подал ей серебряную иглу с золотой насадкой. – Тому, что вы усвоили за три месяца, я посвятил целый год. Закройте глаза. – Он приложил ее ладонь к боку мальчишки-пациента. – Двигайте пальцами… вот здесь, чувствуете? – Он нежно вел ее руку.
– Да. – Кларе и в голову не приходило, что придется заново изучать строение человеческого тела, да еще методом Брайля. – Точки, в которые надлежит колоть… они теплее. Чуточку теплее.
– На полградуса! Энергия! Энергия – вот что дает нам жизнь! – Профессор любил рассуждать о неуловимой энергии, сотрясающей мир судорогой жизни.
В присутствии посторонних он маскировал свой энтузиазм и слово «энергия» заменял на «функционирование». В кругу учеников, нисколько не стесняясь, он издевался над традиционной медициной, ничего не желающей знать о меридианах энергии:
– О, эти меридианы – хрупкие пути энергии, пути, переплетающиеся в каждом живом организме…
В клеенчатом фартуке, плотно охватывающем живот, профессор метался вокруг пациента, разъясняя действие акупунктуры. Он смахивал на ребенка, поглощенного устройством игрушки. Вероятно, иглы длиной в несколько сантиметров в воображении Кавецкого представлялись высоковольтными столбами, которые он вбивал в пространство человеческого тела, пересеченное холмиками и углублениями, и затем ждал, когда между ними побежит ток целительной энергии. Сбоив энергетических потоках, по его мнению, приводили к ослаблению органов, а ослабленные органы, в свою очередь, еще больше блокировали энергетические потоки, что в результате вело к болезням и смерти.
После похорон матери, навещая могилу, Клара собирала с могилы замерзшие букеты и венки. Пронизывающий ветер развевал ленты: «Дорогой пани профессору от воспитанников Второго медицинского», «Нашей наставнице – выпускники 1985 года»… Клара то и дело останавливалась передохнуть, утереть слезы, стоявшие в глазах.
В боковой аллейке, неподалеку от мусорных баков, она заметила белый памятник, на котором не было имени, фамилии, дат рождения и смерти, а только одно слово, выгравированное большими черными буквами: МАМА. Все остальные надгробия, исписанные сверху донизу, вдруг показались Кларе учетными карточками, непостижимым образом выросшими из земли. Она присела на небольшую скамейку у горы выброшенных венков с траурной парчой и расплакалась, больше не сдерживая слез. Она прикрывала рот скомканной перчаткой, кусая ее зубами, как эпилептик кляп, и сотрясаясь от рыданий и холода. В этом приступе печали Клара вдруг до ужаса отчетливо осознала свое одиночество. Отец не прилетел из Австралии на похороны. Клара была пятилетней девчушкой, когда он сбежал от них. С того времени они виделись всего два или три раза. Павел, друг-однокашник, практикует в Штатах. У Иоанны после рождения ребенка нет времени для Клары. А сама она, отказавшись от всех амбиций, станет теперь акупунктурщицей, посмешищем для других, может, и менее способных коллег, но подтвердивших свою специализацию. Она ведь начинала вместе с ними и была ничем не хуже их, однако выбилась из колеи. После смерти матери у нее осталась квартира, то ни единого источника дохода – и никого рядом.