Ола надела красивое платье и меховую накидку, поскольку было холодно, и ожидала в салоне, когда маркиз придет к ужину.
Несмотря на ненастную погоду, маркиз каждый вечер представал перед Олой в элегантном наряде, будто собирался на званый ужин в Лондоне, а не на ужин в ее компании.
— Добрый вечер, Ола! — сказал он. — Мне кажется, ветер немного стихает, и «Морской волк» идет более плавно, чем вчера.
— Я это заметила, — улыбнулась Ола. — Но мои локти все еще в синяках от ударов о стены каюты, когда я пыталась удержаться на ногах от качки.
— Вам следовало оставаться в постели! — сказал машинально маркиз.
— Это означало бы признать поражение, с которым я не намерена примириться, как и ни с чем другим!
Он бросил на нее проницательный взгляд, видимо, подумал, что она имеет в виду не просто морскую качку.
Ола быстро перевела разговор на другую тему, которую желала обсудить с ним, но не представлялся случай.
— Я обнаружила в книжном шкафу том Хэнсарда4, — сказала она. — Я познакомилась с вашей речью в Палате лордов об использовании детского труда на фабриках и в угольных шахтах.
— Вы прочли мою речь? — удивленно спросил маркиз.
— Жаль, что я не могла слышать ее. Как и любая женщина, я очень сочувствую этим детям.
Маркиз подумал, что ни одну женщину, которую он когда-то знал, ни в малейшей степени не интересовали ни его речи, ни четырех-, пятилетние дети, которых порой заставляли работать по двенадцать часов в день и били, если они заснут.
Он даже подумал, что Ола хочет подольститься к нему, чтобы затем начать умолять его не посылать ее обратно к мачехе.
Однако, к его удивлению, она не только говорила с неподдельной искренностью, но и прочла много других докладов, которые, кроме обсуждения в парламенте, были опубликованы в газетах.
Они спорили об использовании детского труда и о компенсации работодателям, если им запретят нанимать детей на фабрики.
Маркиз почувствовал, что разговор с Олой придаст ему красноречия в будущих выступлениях на эту тему перед Палатой лордов. Ола, кроме того, интересовалась еще и Биллем о реформе5.
— Правда ли, — спросила она, — что король нацарапал на листке бумаги: «Я, считаю диссолюцию6 равносильной Революции».
— Кто вам об этом сказал? — поинтересовался маркиз.
— Наверное, я где-то вычитала, но мне не верится, что король, как бы стар он ни был, не понимает необходимости реформ.
— Беда в том, — ответил маркиз, — что в короле глубоко укоренилось недоверие к выборам, и он с большим трудом решился на роспуск парламента до новых выборов. Мне также кажется, что, будучи всего лишь моряком, он находит Билль слишком сложным для понимания.