Это была очередная грубость. Атейла резко ответила:
— Я сказала правду, милорд, я просто не подумала об этом.
— У вас колоссальный багаж, и вы хотите сказать, что среди всех этих вещей нет ни учебников, ни тетрадей? Довольно странно.
В течение нескольких секунд Атейла колебалась, не зная, что ответить, но потом решительно перешла в наступление:
— Могу я, с вашего разрешения, составить список всего, что, по-моему, необходимо Фелисити для занятий?
Она смотрела ему прямо в лицо, гордо подняв голову, и заметила, как его угрюмый взгляд смягчился, казалось, происходящее забавляло его.
— Конечно, мисс Линдсей, — преувеличенно вежливо ответил он, — как я могу отказать в такой просьбе.
— Благодарю, милорд.
Шелестя юбкой, Атейла вышла из библиотеки, захватив книги, которые дал ей мистер Осборн.
Когда она пришла за Фелисити, та встретила ее, вся увешанная драгоценностями. Соскочив с кровати, она подбежала к Атейле с восторженным криком:
— Посмотрите, какая я красивая! И очень, очень богатая!
— И зачем тебе это нужно? — ядовито спросила вдова.
— Я продам все и куплю себе много, много лошадей! — не задумываясь ни на секунду, ответила Фелисити.
Вдова покачала головой:
— Но ты же не сможешь носить лошадей на пальцах или на запястье. Фелисити засмеялась:
— Вот было бы смешно! Но я и так хорошенькая, так что кто-нибудь обязательно подарит мне много колец и браслетов. Моn Pare подарил маме много украшений.
У Атейлы перехватило дыхание, а вдова заметила не без сарказма:
— Совсем как мать! Но лучше, чтобы мой внук не слышал от нее ничего подобного.
Девушка поняла, что слова вдовы адресованы ей, а не ребенку. Она помогла Фелисити снять с себя украшения, и они молча вышли из спальни вдовы. Только в детской Атейла подозвала девочку к себе и тихо сказала:
— Послушай меня, Фелисити. Пообещай мне никогда больше не вспоминать о Моn Pare ни при бабушке, ни тем более при папе. Ты поняла меня?
— Папа ненавидит его, — сказала Фелисити. — Я помню, как он назвал его «грязным французишкой», а Моn Pare сказал, что папа надутая английская скотина.
— Фелисити! — воскликнула Атейла. — Ты не должна повторять такие вещи и даже думать об этом. То, что было в Танжере, теперь уже не важно.
— Папа часто заставлял маму плакать, — ответила девочка. — Она все плакала, плакала, а потом мы убежали. И там было всегда тепло, и светило солнце, пусть даже Моn Pare меня и не любил.
При этом Атейла в который раз подумала, что Фелисити слишком смышленая и сообразительная девочка, чтобы легко забыть подобные вещи. Девушка чувствовала, что у Фелисити, как и у нее самой, все впечатления откладывались где-то в глубине памяти, а потом всплывали, иногда в самый неподходящий момент.