Спешу приблизиться к ведущему. Слишком рискованно работает он рулями управления. Запрашиваю по радио. В ответ — молчание. Самолет Хитали с креном идет к земле. Так и в землю врезаться недолго!
Наконец догадываюсь: машина ведущего повреждена! А что с Хитали? Не ранен ли?
Слежу за самолетом Хитали. Если раньше меня всегда восхищал его полет, тонкое чутье земли, когда он мог пройти над любой ее точкой на метровой высоте, то теперь чувствую тревогу.
«Ильюшин» хотя и идет по прямой, но кажется, что он еле держится в воздухе. Видно, что-то с самолетом, или с самим летчиком. От волнения у меня горит лицо. Пытаюсь восстановить в памяти весь полет, преодоление заградительного зенитного огня, бесконечные довороты влево, вправо… Не сорвется ли в штопор?
Лишь только сел, как сразу заметил необычное оживление на аэродроме — суетятся техники, мотористы. Все взоры прикованы к самолету Хиталишвили. А он все ходит по кругу, очевидно, не в силах зайти вдоль посадочных знаков.
Небо звенит от страшного гула мотора. Машина Хитали заходит на посадку с каким-то нервным подергиванием, делая неуклюжие поклоны земле, переваливаясь с крыла на крыло. Летчик «щупает» землю, очень резко работает сектором газа; надрывается и натужно ревет мотор.
На поле с микрофоном в руке стоит командир дивизии. Он что-то громко кричит, непрерывно дует в узкое отверстие сетки и машет рукой. Из пересохшего горла комдива раздаются еле слышимые команды.
— Ниже! Подводи ниже!
Наконец самолет сел, вернее, как-то по-вороньи упал. Все бросились к машине. Перегнав всех, карабкаюсь на плоскость, отталкиваю механика и с замиранием сердца дергаю рукой за фонарь кабины. Хитали уткнулся головой в приборную доску и, обхватив обеими руками ручку управления, прижал ее к животу. Стекло кабины забрызгано красными пятнами. Это кровь.
— Захар!
Хитали не подает никаких признаков жизни.
Снимаю с него шлемофон. Лицо окровавлено, неподвижно. Похоже, что он мертв. Осторожно вытаскиваем летчика из кабины и спускаем вниз по плоскости, где десятки рук подхватывают обмякшее тело.
— Ну, чего медлите! Скорее в санчасть! — кричит комдив. Он так стиснул пальцами планшет, что-то сразу хрустнул в нескольких местах.
Через четверть часа Захара доставили в санчасть.
— Состояние летчика тяжелое, — глухо сообщил нам врач. — Многоосколочные переломы костей лица, особенно пострадала верхняя челюсть. Травмированы глаза. Не исключено сотрясение мозга.
В эту ночь, несмотря на усталость, я не смог уснуть. Неужели Захар больше не сядет в самолет, не испытает всепоглощающей радости полета?