Погода не благоприятствовала полету, но Хитали не мог откладывать, и, заверив комдива, что все будет в порядке, мы поднялись в воздух.
Только отошли от аэродрома километров на десять, как небо неожиданно потемнело, покрыв землю непроглядным черным пологом. Блеснула молния. На кабину самолета стала наплывать облачность. Видимость резко ухудшилась. «Ильюшин-2» вздрагивал нервной дрожью. Эта тряска машины передалась на ручку управления. Было такое впечатление, словно кто-то хочет вмешаться в управление. По стеклу фонаря кабины забарабанил дождь.
Уж не вернуться ли? А что обо мне подумает Захар? Самолет бросало из стороны в сторону, словно щепку в водопаде. С трудом удерживаю ручку. Но отступать поздно. Остается только одно — идти вперед.
В подобных случаях действуют лишь бесстрастные законы аэродинамики и физики. Небо полыхало ослепительно яркой молнией. Один неверный шаг, и самолет мог оказаться в центре грозового облака, где мгновенно разнесло бы машину в щепки.
Впервые в этом полете мы с Хитали поняли, что для летчика страшна не только война. Казалось, в черной грозовой пелене скрывалась необузданная сила, стремившаяся не пропустить, разломать самолет. Молния слепила глаза. Она сверкала совсем рядом, готовая вот-вот пронзить самолет.
Вспомнилось детство. Мы с товарищем с упоением скачем на конях-хворостинках вокруг стога сена. Неожиданно разразилась гроза, и я спрятался в стог. Волосы поминутно сползали мне в рот, сено засыпалось за воротник, и я в страхе зажмуривал глаза, когда молния освещала стог, а гром содрогал землю. Вот так же и сейчас хотелось спрятаться от грозы, закрыться от мечущихся стрел молнии.
Самолет то и дело проваливался в какие-то ямы, не слушался рулей, с минуты на минуту мог врезаться в землю. И как я обрадовался, когда увидел впереди небольшой просвет! Показался горизонт. А над ним узкая полоска света.
Вот и аэродром. Захожу на посадку. Выпускаю шасси, щитки, — все как положено. Сажусь. Выключаю мотор, вылезаю из кабины. Хитали опережает меня, он уже на земле, около фюзеляжа. Шагаем к небольшому двухэтажному домику. Там диспетчерская служба и метеостанция. Там я должен подписать полетный лист на обратный маршрут.
— Трухнул? — спросил меня Хитали, обнажив в доброй улыбке свои белые, ровные зубы. Кривя душой я не своим голосом выпалил:
— Нисколько!
Однако Захар был очень взволнован и поглощен своими мыслями. Ему было не до меня.
Спустя час-полтора мы были на железнодорожном вокзале. Узнав, что пассажирский поезд будет через два часа, решили подождать в сквере на привокзальной площади.