Превозмогая боль, Хитали схватился за фонарь кабины, но его заклинило при посадке. По лицу струилась кровь, это от удара о приборную доску.
— Командир, танки! — крикнул Яковенко в форточку кабины.
Летчик впервые видел так близко эти приземистые грозные машины.
Изломанная траншея в расположении обороны наших войск была настолько близка, что, казалось, до нее можно дотянуться рукой. Однако комэск с точностью до десятка метров знал, как велико расстояние, разделявшее его от наших.
Он отчетливо видел вражеские танки. Рука невольно потянулась к пистолету. Но силы покидали его. Хитали уже не слышал сержанта Яковенко, не чувствовал ног, они словно в вате утонули — ни боли, ни ощущения, ни привычной опоры под ступнями.
Вдруг совсем рядом взревел мотор и в глаза уперлись два желтых огня. Грохот двигателя сотрясал землю.
— Свои! — неистово закричал Яковенко, силясь сбросить фонарь с кабины летчика.
Хитали очнулся. Перед глазами прямо по кустарникам, напрямик к его самолету, несся танк. Слышатся хлопки выстрелов, тяжелые рыки моторов. Танк останавливается, и из люка выскакивает танкист в черном комбинезоне.
Увидев над собой грязное, небритое лицо и замасленный черный шлем, Хитали спросил:
— Кто ты?
— Отошел! — обрадовался танкист. — Мы давно за тобой следили. Думали, не дотянешь. А тут немцы подоспели. Представляешь?! Ну, конечно, пришлось охладить пыл фрицев. Сам понимаешь, не могли же мы тебя на нейтральной оставить. Почти из-под носа у них выхватили. Правда, одну тридцатьчетверку потеряли…
Не скрывая радости, Хитали похлопывает по плечу Яковенко, крепко пожимает руку танкисту, который, рискуя жизнью, спас их.
Комдив, организовавший с вечера поиск экипажа, был несказанно рад, встретив живыми и невредимыми Хитали и Яковенко. Он смотрел на них, и в его светлых, блестящих глазах теплилась радость. Казалось, подполковник помолодел.
Комдив сделал все, чтобы быстрее доставить экипаж к месту. Но как быть с Хитали теперь? Ведь не запретишь ему летать. Пусть даже эскадрилья без него временно обойдется, но он, Хитали, без эскадрильи и часа прожить не мыслит.
Ноги сами понесли Захара Хиталишвили на аэродром, а там на стоянку, авось, да и найдется для него самолет. Желание сразиться с врагом бушует в крови комэска, и он уже не чувствует ни боли, ни усталости. Впереди Латвия, Литва, Восточная Пруссия. Впереди очень много дел.
А там, за каждой сотней километров, и логово фашизма — Берлин.
XXXI
Не найти среди нас, ветеранов, такого, кто мог бы забыть своего командира. Навсегда остался и в моей памяти подполковник Василий Николаевич Рыбаков — командир нашей 206-й штурмовой авиационной Мелитопольской дивизии.