Но такова местная цивилизация, и раннее балийское утро такое теплое. Вино, которое он выпил за ужином, взбудоражило нервную систему, и теперь сон не приходит.
Окна в ресторане отеля темны.
Огни бассейна погашены.
Из бара доносится слабая музыка, но так тихо, что не заглушает дыхания Туве.
Он думает, что она дышит во сне в точности так же, как и Малин, — медленно, стабильно, но ритм то и дело прерывается покашливанием, не тревожным или мучительным, а облегченным, словно что-то внутри обрело свой истинный голос.
Ночное тепло здесь совсем другое, чем в Африке.
Тропическая ночь в сезон дождей — с ней ничто не сравнится. Когда дождь стоит стеной, и ты физически ощущаешь, как у тебя на коже растет плесень, а барабанящие капли не могут скрыть зло, которое бродит в поисках тебя — движется среди листьев, насекомых, деревьев.
Что-то всегда встает между людьми. Религия — как в Боснии. Клановая принадлежность — как в Руанде. И всегда политика, деньги, намерения и провокации.
А потом приходят такие, как я, — добровольные уборщики чужого дерьма, те, кто появляется сразу после катастрофы.
Такое случалось не раз, недавно и очень давно. Чьи-то пути скрещиваются в какой-то момент истории, и все меняет свое направление. Вспышка насилия — и с этим ничего не сделаешь.
Теплый ветер дует ему в лицо. Африка.
Холодный ветер. Балканы. Сырой пронизывающий холод, который навсегда останется в памяти.
Ее голос, только что звучавший в телефоне, сквозь помехи плохой связи. Тот же самый надоевший спектакль, как и много раз до того, слова, которые они произносят, ничего толком не говоря.
Малин, что я тебе сделал? Что мы такого наделали? Чем мы занимаемся?
Пора кончать эти игры, начать жить всерьез.
Янне уходит с балкона в комнату, ложится в свою постель. Прислушивается к дыханию дочери.
Малин снится холодный ветер, пронизывающий плотно утрамбованную землю, и маленькое-маленькое существо, которое скулит и просится к ней на руки.
Снится большое пространство, состоящее из неба и курчавых кучевых облаков.
Снится, что она плывет в море возле Туве и Янне, а рядом плывет четвертый человек, без лица, но не страшный; он скорее воплощение всего хорошего и человечного — по крайней мере, в светлом летнем сне.
Жена Свена Шёмана Соня смотрит на своего мужа. Видит его живот, вываливающийся на матрас, глубокие морщины на лице, слышит храп, который становится все громче с каждым годом, с каждым лишним килограммом, оседающем на талии. Но вот ведь чудо — она смирилась с этим храпом, ставшим частью ее, их жизни, их самих.
Она имеет обыкновение просыпаться около трех.