- Запомните мои слова, Геллер, - опять спокойно заговорил Эрнст. - Я много раз бывал в России, я все видел своими глазами. Если бы вы знали, как живет народ, освобожденный от капитализма и его лакеев, от вашего зазнайства не осталось бы и следа! Советскому рабочему, советскому крестьянину есть что защищать! На борьбу с фашизмом поднимется вся страна, к России примкнут народы Европы, и, рано или поздно, очнется и немецкий народ...
- Тельман! Я запрещаю тебе клеветать на наш народ! - Лицо Геллера налилось кровью. - Я доложу директору тюрьмы.
- Это сколько угодно, - усмехнулся Эрнст, видя рядом с собой восторженное лицо Ирмы: она гордилась отцом. - Не я начал спор. Однако точку хочу поставить: сегодняшний день, двадцать второе июня 1941 года, следует считать началом конца гитлеровского режима в нашей стране.
- Свидание окончено! - заорал Геллер.
...Оставшись один, он равномерно, стараясь унять учащенный стук сердца, ходил по камере.
«Так будет! Так будет! - стучало в висках. - Так будет!..»
Но сейчас другая мысль терзала Эрнста Тельмана: много таких, как Геллер, в его стране. Еще больше обманутых, опьяненных шовинистическим угаром, отравленных благами, хлынувшими в Германию из разграбленных государств. Нет ничего ужаснее, когда «патриотический» военный психоз завладевает нацией...
И все-таки... Есть другая Германия. Его Германия. Есть партия, героически борющаяся с фашизмом, уйдя в подполье. И ему выпало счастье и высокая ответственность быть руководителем этой партии. Он с ней! Она всегда с ним!..
Если бы оказаться на свободе! Приехать в родной Гамбург, потом - в Берлин. Встретиться с разными людьми, заглянуть в глаза соотечественникам. Не может быть, чтобы от страшной вести сегодняшнего утра во всех глазах немцев был бы такой блеск восторга, как у этого тупицы Геллера...
И просто побродить по Берлину, пойти в Трептов-парк, привести мысли в порядок. Да, да! С сегодняшнего утра, несмотря на весь трагизм случившегося, начинается новый отсчет истории...
«А были у меня долгие прогулки по Берлину? Наедине с собой и своими думами? Нет! Разве что тогда, в двадцать седьмом году?..»
Эрнст сел на свою жесткую кровать...
...Поезд заскрежетал тормозами и остановился. Главный вокзал Берлина встретил пассажиров легким запахом гари. Сквозь закопченные стекла перронного ангара слабо пробивался дневной свет.
Тельман и его спутник вышли на привокзальную площадь. В руках у Эрнста был портфель, у Шульце- небольшая дорожная сумка.
Они приехали в Берлин на заседание Центрального Комитета партии. На повестке дня стоял лишь Один вопрос: празднование Десятилетия великого Октября в условиях разгула контрреволюции и бесчинств коричневорубашечников.