(19, 25–27 — яркий образ, ведь кожа Иова в буквальном смысле спадает с него).
После трех друзей в беседу неожиданно вступает молодой человек по имени Элиу, который упрекает старцев в том, что они не смогли правильно ответить Иову, несмотря на свои седины, и потому им приходится слушать безумные речи Иова, а ведь надо было просто объяснить ему, что все беды и страдания испытывают нас, приводят к раскаянию во грехах и прощению от Бога. Но доводы юноши, чье короткое явление в книге многие исследователи считают поздней вставкой, мало отличаются от прежних, и Иов, который уже давно апеллировал не к друзьям, а к небу, не обращает на него внимания. Но в тот момент, когда "слова Иова кончились" (31, 40), из бури ему неожиданно отвечает Сам Господь:
"Кто есть сей, что промысел мрачит
речами, в которых знанья нет? …
Где ты был, как землю Я утверждал?
Говори — тебе ли не знать!
Кто положил ей предел? Скажи!
… когда звезды утра издали вопль,
возликовали все Божьи сыны?
Кто вратами море сдержал? …
В жизни твоей давал ли ты утру приказ,
назначал ли заре место ее?…"
"Ты требовал суда и правды, Иов, и вот Я пришел, но пока Я буду тебя спрашивать", — как бы говорит Бог. Он подробно рассказывает Иову о творении мира (и рассказ этот перекликается с кн. Бытия) и делает это по двум причинам. Во-первых, Иов, будучи ограниченным земным человеком, не сможет своим умом охватить глобальный Божественный замысел Творца о мире и человеке. А во-вторых, в этом мире есть определенная тайна зла, намек на которую высказан в строчках о двух чудищах — Бегемоте и Левиафане (40, 41 гл.). Они упомянуты в числе прочих тварей Божиих, но эти имена пришли из древнейшей мифологии Междуречья, где символизировали двух сильнейших духов злобы, земного и морского соответственно. Страшны они, впрочем, только человеку, а для Бога они не более чем животные; Он может поймать удой Левиафана и прижать ему леской язык (40, 20). Эту тайну зла св. ап. Павел назовет позже "тайной беззакония". Бог не отвечает Иову конкретно на вопрос о причине страдания. Человеку в ВЗ этого знать не дано. Но Иову, оказывается это уже и не нужно. Он настолько упоен радостью общения с Богом, что всё остальное ему безразлично, ведь Бог открылся ему, а с Богом ничего уже не страшно:
"Теперь знаю, Ты можешь всё …
Ты явил дивное, непонятное мне …
Внемли же, я буду говорить …
Только слухом я слышал о Тебе;
ныне же глаза мои видят Тебя, —
сего ради отступаюсь,
и раскаиваюсь в прахе и пепле!"
Иов взошел к Богу через протест, но это был протест не против Него Самого, а против неверных, примитивных представлений о Нем. И Бог тоже так считает, почему и говорит друзьям Иова: