Прорыв «Гебена» и «Бреслау» в Дарданеллы немцы окружают ореолом необычайной славы. Действительно: два военных судна идут из Мессины и обстреливают Филиппвиль и Бона, затем прорываются через Мессину и Малеас в Дарданеллы на виду и под дулами орудий англо-французских средиземноморских эскадр и уходят в проливы без потерь, повреждений и поломок — картина, захватывающая читателя, даже в изложении Лорея.
Если же попытаться заглянуть за полотно этой батальной картины, представится иное.
Трескотня английской прессы о безнаказанности прорыва «Гебэна» и «Бреслау» была необычайной. На этой почве произошла целая перепалка между французскими и английскими газетами, искали виновных и бездействующих адмиралов. Шум поднялся невероятный, для успокоения которого было предпринято расследование и отдан под суд английский контр-адмирал Трубридж. Но эти суровость и твердость мероприятий английского правительства имели назначением тщательно скрыть от любопытных глаз истинное положение дела.
Английское правительство не имело намерений препятствовать проходу германских судов в Дарданеллы, так как усиление турецкого флота на Черном море пропорционально ослабляло русский флот, а ослабление последнего делало невозможным русский десант в Босфор и захват Константинополя и проливов. С точки зрения англичан это самое лучшее, что можно было в так благоприятно создавшейся обстановке пожелать своему «союзнику» — царской России.
Развитие дальнейших событий показало, что Англии ограничиваться подобной мерой пассивного характера, которая не обеспечивала ей территориальных приобретений, а усиливала влияние Германии в Турции и на Балканах и превращала Турцию в финансового и военного вассала Германии, было нельзя, и что дополнительно требовались какие-то «радикальные» меры. Тогда появляется проект Дарданелльской операции: для того чтобы предупредить русских, надо выбить из Дарданелл германо-турок. Отныне не происходило ни одного заседания Совета министров и Военного совета Англии, где не обсуждался бы вопрос о том, как провести Дарданелльскую операцию и какими предлогами придать ей в глазах Франции и России значение «нового оперативного направления». Для этого были притянуты самые разнообразные аргументы: историческая аналогия успешного действия английской армии в Испании в условиях ее удаления от главного театра войны; позиционный характер боев на Западном фронте, не сулящий скорой развязки; срыв бельгийским королем плана операций на Зеебрюге и Остенде; вторжение турок в Египет; «тяжелое» положение русской армии на Кавказе; нейтралитет Италии, делающий невозможным наступление через Триест; отказ Греции наступать в Салониках; необходимость развернуть неограниченные человеческие запасы России и вооружить «русского гиганта» и т. д. и т. п. Словом, наилучший объект нападения… Дарданеллы. Только здесь, по словам лорда Китченера, «мы могли достигнуть наибольших политических, экономических и финансовых результатов».