Ее удерживали здесь.
Хекс удерживали здесь… и причиняли боль.
Он приоткрыл рот и начал через него дышать, прослеживая взглядом царапины и выбоины на стенах. Здесь их было множество, наряду с черными пятнами… и другой засохшей кровью.
Насыщенной, пурпурно-красного цвета.
Джон подошел ближе и провел руками по одной выемке, которая была так глубока, что продавила шелковые обои и штукатурку под ними.
Его дыхание стало отрывистым, выдохи короткими и не глубокими, когда он стал обходить комнату. Кровать была в абсолютном беспорядке, подушки разбросаны по всему полу, одеяло свернуто в клубок…
На нем была кровь.
Протянув руку, он взял одну из подушек и нежно сжал ее. Поднеся ее к своему носу, он вдохнул… это была сильная версия того, о чем он мечтал каждую ночь: запах Хекс.
Его колени ослабли, и, как камень в спокойную воду, он рухнул на матрас. Уткнувшись лицом в мягкую подушку, он утопал в ней, ее запах затягивал, словно воспоминание — ощутимое и такое неуловимое.
Она была здесь. Недавно.
Он посмотрел на окровавленные простыни. Окровавленные стены.
Он опоздал.
Лицо Джона стало мокрым, и он почувствовал, как что-то начало капать с его подбородка, но он не даст произойти этому дерьму. Он был поглощен мыслью о том, как был близок, чтобы спасти ее… и опоздал.
Сдерживаемые рыдания, сжимавшие его горло, обрели звук.
***
За всю ее жизнь, сердце Хекс не было склонно к тому, чтобы разбиться. Она давно подозревала, что это было результатом ее симпатической стороны, своего рода врожденным условием, ожесточающим ее в подобных вещах, в которых большинство женщин теряли и большее.
Однако, оказалось что она была не права.
Стоя рядом с Джоном Мэтью, и видя его огромное тело, рухнувшее на кровать, орган, который бился внутри ее грудной клетки, разбился, как зеркало.
Не оставив ничего, кроме осколков.
Видя, как он укачивает на руках подушку, словно новорожденного, она почувствовала себя окончательно разбитой, и в момент его полного отчаяния, она готова была сделать все что угодно, чтобы облегчить его страдание. Даже если и понятия не имела, почему он чувствовал подобное настолько отчаянно, но причина была неважна.
Его страдание было превыше всего.
Устало опустившись рядом с ним на колени, в ее глазах встал трагический образ, который он транслировал, прямиком в кору ее мозга.
Словно прошли столетия с тех пор, как она вспоминала его в последний раз, и Боже, он был так прекрасен — даже сильнее, чем тогда, когда она вспоминала его в свои моменты затишья. С сильным, волевым профилем и необычайно голубыми глазами, это лицо принадлежало воину, а его огромное тело с массивными плечами, которые в три раза шире ее собственных, соответствовали этому образу. Вся его одежда состояла из кожи, за исключением рубашки под курткой, а волосы были практически сбриты, словно он поработал электробритвой.