Тридцатого декабря я иду встречать Агнию на Ярославский вокзал. Обычно на следующий после путешествия день я чувствую себя как после бани — хрустальная, слезливая чистота морозного утра, умиротворенное молчание. Мои легкие воистину легки, мои глаза все еще прозревают порядок, мое сердце — огромный рубин, полный живого света. Вот только в последнее время со мною стали все чаще случаться внезапные приступы темноты. Как будто в пути меня нагоняет тень огромной совы. Как будто голова моя скрывается в черной полынье, и на несколько секунд? минут? течение уносит меня под зернистый, пузырчатый лед. Как будто незнакомая боль разрывается в мозгу с ослепительной силой, затмевая все остальные чувства, превосходя мою способность к ощущению боли и, таким образом, отрицая саму себя. Я не стараюсь превозмочь темноту, я лишь прислушиваюсь к ней, прекрасной и неодолимой, как русалочье пение. Сатанавты ныряют в прибрежный ил, возвращаются с немыслимыми какими-то сокровищами, трепещущими лаковыми черными червями, мягкими иглами, ленивой одурью. Кто-то сильно толкает меня в плечо, и тридцатого декабря я иду встречать Агнию на Ярославский вокзал.
Мы обнимаемся на перроне; из вещей при ней лишь крошечный рюкзачок. Я зову ее обедать в кафе. Она засыпает меня вопросами, а я только улыбаюсь и отмахиваюсь: вот сейчас придем, сядем в тепле, выпьем глинтвейну, и я все тебе расскажу.
Мы не успеваем даже заказать: Агния вдруг делает круглые глаза и толкает меня в бок. В направлении нашего столика движется человек. Высокий, грузноватый блондин, похожий на полярного медведя, в шарфе в сине-голубую полоску — концы шарфа продеты в наброшенную на шею петлю, как нынче носят в Париже. Он подходит, и я встаю, чтобы пожать ему руку.
— Игорь Васильевич Макаров, — говорит Агния, — мы познакомились в Новосибирске.
Мне плохо видно, но за плечом Игоря стоит женщина. Она делает шаг к свету. У нее узкое красивое лицо и тяжелые серебряные браслеты на обоих запястьях.
Помню ли я, как в одно прекрасное утро зажглась желанием выловить тебя из небытия, поймать буквенным неводом, облечь плотью и позволить тебе действовать по своему разумению? Ну конечно же помню, как я могу забыть, если все в тебе, до крохотной черточки, до последней родинки, до легчайшей диастемы и картавого мягкого «р» — дело рук моих, моего разума. Я узнала бы тебя даже на ощупь, даже просто по запаху. Значит, вот как все получилось, вот кто стал магнитным полюсом для его компаса, вот кто забрал у меня мой чемодан без ручки. Так бери, мне не жалко, здесь все придумано для тебя, дорогая, моя дорогая Мод.