– Надеюсь, в метафорическом смысле?
– В смысле заткнись и смотри на дорогу.
– Лихо закручен сюжет!
– Не сюжет, а дерьмо. Слушай, давай помолчим.
– Без проблем.
– Я тебе галстук привез. А Маринке тарелку.
– Без проблем.
– А какие проблемы?
– Никаких. Все стабильно. Мне – галстук, а Маре – тарелку.
– Хочешь сказать, повторяюсь?
– Скорее зубришь наизусть.
– Извини.
– Нет проблем.
– Мы что, уже в пробке?
– Не хами! Мы в Москве.
– Хреново у вас тут.
– Хреново.
– Зато снег настоящий.
– У нас все настоящее – пробки, снег, тоска, геморрой…
– И друзья.
– Те везде настоящие.
– Но не везде без проблем.
– И какой извлекаем отсюда урок?
Извечная присказка Германа. Терпеть ее не могу. За ней обязательно следует глубокомысленный вывод, знаменующий безжалостный приговор. А чего еще ждать от лучшего друга?
Однажды он взялся выпытывать, какой из романов моих мне самому по душе. Я честно признался: тот, который еще не писал.
– Ну и что за урок мы можем отсюда извлечь? – полюбопытствовал Герман у Германа и, пораскинув мозгами, ответил: – Ты пишешь совсем не о том, о чем хочешь читать. Оттого я тебя не читаю.
Мои книги он только просматривает – чтобы лишний раз убедиться: особо вникать в них не стоит.
– Слишком ты в них башковитый, какой-то недобрый, хромой.
– С чего вдруг хромой?
– А едва ковыляешь. Уронит кто мяч на страницу, припустить за ним ты не сможешь. Нет, серьезно: в книгах ты древний старик, причем злой. Причем злишься на то, что еще молодой. Вывод? Один из вас – это ошибка другого.
– Всякий из нас – ошибка кого-то другого.
– И какой извлекаем урок?
– Чем меньше рожаешь, тем ниже процент совершенных ошибок.
– Это вывод урода. А вот тебе правильный вывод: пиши так, чтоб хотелось прочесть самому.
– Я так и пишу. И так и читаю.
– Тогда без проблем. А почему ты в романах такой холостой? Марка вчера одолела твою последнюю книгу. Утверждает, что в ней ты себя переплюнул: не роман – мемуары вдовца.
Когда он меня достает, я дергаю Герку за бороду. Он этого страшно не любит.
– Дам сейчас в морду.
Звучит очень смешно – сколько бы раз ни звучало: Герман мне дышит в пупок, да и то, коли встанет на цыпочки, а весит не больше, чем пара моих кулаков. К тому же дружок мой категорически не одобряет рукоприкладства – настолько, что падает в обморок, не дожидаясь свидания с плюхой. Вид насилия провоцирует в нем пароксизмальную тахикардию и депрессивный психоз – нормальная, в общем, реакция, если учесть, что милосердие мы исповедуем дольше, чем пользуемся носовым платком.
Нормальная-то нормальная, да не для нормальных людей. Оттого-то Германа и принимают за ненормального. Я же его полагаю святым, а несогласным со мною делаю больно. Тем самым вступаю в противоречие со своими возвышенными воззрениями. Ничего не попишешь! Человек слаб, даже когда он силен. Возможно, тогда он слабее всего: ничто не толкает к насилию так, как избыточность собственной силы.