09:25–10:30 – утренняя зарядка в постели; утренний туалет; утренний кофе; завтрак; отбытие гостя к лучшей подруге хозяйки в сопровождении лучшей подруги хозяйки на поданном лучшей подругой хозяйки транспортном средстве.
Что еще приключилось со мной в те недели, что я бегал по кругу, назначенному прихотью старых сюжетов судьбы? Ничего – и, увы, слишком многое. Я метался от женщины к женщине, как угорелый, пытаясь одновременно забыться и вспомнить – ради чего я бежал. В лучшем случае удавалось забыться, в худшем – забыть, отчего я бегу. Меня передавали из объятий в объятия, как эстафетную палочку на отрезках спринтерской гонки, отмеряемой сутками, днем или парой часов. Я спал с десятком красавиц, десятком бывших красавиц и полудесятком полукрасавиц. Я спал с ними так много, что почти и не спал. Я спал на загривках ревнивых мужей, в унылых альковах свекровей, в автомобилях любовников, на лужайках у бывших мужей, спал на поле для гольфа и в клубном подполье, на кушетке семейного доктора и под бородкой духовника, спал под банкетным столом, на бильярдном столе и на столе у подруги – с той я спал до того на диване кузины, с которой я спал в том же доме, но в спальне, где даже проспал целый день. Я спал вопреки желанию и совести, вопреки здравому смыслу и в укор нездоровым фантазиям, вопреки себе и в издевку другим – за то, что эти другие считали, будто спят не с лунатиком, а со мной. Я спал со стольким количеством звезд, что вычихивал звездную пыль. Спал с такими богатыми дамами, что золотая пыльца с их одежд забивала мне глотку. Спал с идиотками и иностранками, со стервами и минервами, с умными и остроумными. Я спал четырнадцать дней напролет, но просыпался лишь дважды: когда спал с Ариной и когда не заснул с Далидой. С одной я спал, потому что, кроме меня, с нею спать никто не решался. С другой не заснул, чтобы не спать с мужиком.
Ариной звали девушку-рёву лет двадцати, гигантского роста и исполинского сердца, на осколки разбитого в теле таких гренадерских размеров, перед которыми обыкновенно я пасовал, но поскольку случай был исключительный, я допустил исключение. В интимном списке великанши я числился разом вторым, последним и первым (вторым по порядку, последним и первым – из тех, кто в этом порядке остался и дальше в порядке). Мой предшественник, в коего дева была безнадежно, страдальчески влюблена, годами забрасывая его подарками даже на День космонавтики, упорно ее игнорировал, потом, спьяну поспорив с приятелем, он вдруг решил позабавиться. Спор обалдуй проиграл: был задушен в объятиях барышни, потерявшей контроль над собой по причине оргазма. Скандал удалось замять благодаря Мизандарову, кого Аринин папаша убедил уладить конфуз. Труп обнаружили в клетке с питоном работники зоопарка. Паренек был из бедной семьи, так что следствие не усердствовало. Спустя сорок дней родители жертвы купили машину и получили по почте путевку на море. Отец гренадерши старался, как мог, задобрить суд Высший, применяя к нему те же подходы, что и к суду уголовному. Если в чем родитель Арины и затруднялся, так это в том, как спасти дочь. Горе девушки было безмерно, грядущее – беспросветно.