Катя ослабила хватку, голос ее зазвучал мягче:
— Ты можешь оплакивать ее. Это твое право. Но не переставай жить из-за этого.
Валентина бессильно уронила голову на подушку.
— Катя, это не она, а я должна была утонуть. Это она должна была держаться за ту лестницу, а не я.
— Но она не удержалась. Она умерла, а ты выжила. Поэтому нужно продолжать жить.
— Это Йенс затащил меня на лестницу.
— Так слава Богу, что там оказался Йенс Фриис, хотя, по правде сказать, он вообще не должен был тебя приглашать в эти подземелья.
— Замолчи, Катя. Он не виноват, что проклятые революционеры решили взорвать нас.
— Прекрасно. — Катя улыбнулась. — Наконец-то проблеск разума. Ты обязана жизнью Йенсу.
Но Валентина натянула на голову одеяло.
— Катя, уходи.
Неожиданно одеяло с нее сорвали.
— Посмотри на себя! — закричала Катя.
Валентина приподняла голову и посмотрела. Несвежая ночная рубашка, жирные спутанные волосы. Девушка закрыла глаза, чтобы не видеть этого, но в тот же миг резкая и сильная пощечина повернула ее голову набок.
— Вставай! — закричала Катя. — Вставай с кровати!
— Не надо.
— Ты так и собираешься гнить в этой яме?
— Да, оставь меня в покое.
— Посмотри на себя! У тебя есть всё. Всё! Почему ты ненавидишь мир? У тебя что, есть на это причины?
Валентина ничего не ответила, боясь сказать лишнее.
— Несчастная госпожа Давыдова отдала бы все, чтобы оказаться на твоем месте! — прокричала Катя. Она прижалась к спинке кресла и схватилась за горло, как будто удерживая в себе что-то. — Валя, — произнесла она хриплым шепотом, — я бы душу свою отдала, чтобы быть на твоем месте.
Скрипнули колеса, и коляска выехала из комнаты. Валентина застонала и отвернулась к стене.
Она почувствовала какое-то движение у себя в голове. Что-то скользило, как змея, по ее мыслям, пока не опутало их и не сжало, как веревка сжимает шею вора.
Чувство вины давило на нее. Ломало хребет. Вдавливало лицом в грязь. Катя. Мать. Отец. Госпожа Давыдова. Геодезист с ампутированной ногой. Даже ее прекрасная лошадь, Даша, на которой никто ни разу не ездил с того дня, когда в их доме прогремел взрыв.
И, кроме того, голос, такой тихий, что она едва слышала его, постоянно нашептывал ей, что, если бы не она, Йенс вообще не стал бы организовывать эту экскурсию. Если бы он не захотел отвоевать ее у капитана Чернова, были бы сейчас живы все те, кто погиб в туннелях? Была ли их смерть на ее совести?
Глядя невыразительными пустыми глазами в стену, она винила себя во всем.
Медленно жизнь начинала возвращаться к ней. Валентина словно складывала себя заново из отдельных осколков. Но, собирая эту мозаику, она внимательно оценивала размер каждого кусочка, взвешивала его, пробовала на прочность, на вкус. Некоторые из них были острыми, как стекло, и больно ранили. Другие были округлыми и гладкими. Немало было черных и растрескавшихся, от них приходилось избавляться. Много времени ушло на то, чтобы сложить вместе оставшееся.