. Амен.
С этими словами настоятель перекрестил Германа и удалился.
Следующее утро застало Германа в его келье, где он пребывал в самозабвенных молитвах. Он принял наказание достойно и готовился совершить труд, который определил настоятель. Ему не с кем было прощаться в миру перед тем, как удалиться от света, он хотел лишь покоя. Но ему суждено было пройти через еще одно испытание.
По дороге в библиотеку, куда Герман направился, чтобы подобрать необходимые для будущей работы книги, ему встретился брат Сильвестр. Против обыкновения, ибо в монастыре не было принято предаваться праздным разговорам, тот придержал Германа за рукав сутаны и тихо произнес ему на ухо:
— Настоятель вызвал папского визитатора и солдат. Софи схвачена, и сегодня ее, как еретичку, казнят на костре.
Герман ничего не сказал в ответ, только вздрогнул. Новая, неизведанная доселе боль пронзила его сердце. Это была боль от предчувствия невосполнимой потери. И еще тут было замешано предательство, ведь, вызвав солдат, настоятель нарушил тайну исповеди… От бессилия и отчаяния у Германа подкосились ноги, он упал на колени и заплакал. Сильвестр же, сделав свое дело, как ни в чем не бывало отправился по своим делам, оставив Германа в смятении. Тот постоял, коленопреклоненный, с опущенной головой, еще несколько минут, затем вдруг очнулся, вытер слезы, поднялся с колен и бросился в деревню. Спасти Софи он не мог, но и не увидеть ее напоследок было выше его сил.
Деревня кишела солдатами, полным ходом шли приготовления к казни. Посреди базарной площади уже вкопали столб, соорудили помост и обложили его хворостом. Герман успел как раз к тому моменту, когда из странноприимного дома вывели Софи. Она шла с гордо поднятой головой. Плотная, гудящая толпа зевак собралась вокруг помоста, но Герман сумел пробраться очень близко. Среди селян бытовала примета, что прикосновение к горбу монаха приносит удачу, и его охотно пропускали вперед. Он не мог ничего сказать, но хотел хотя бы встретиться глазами с Софи, чтобы послать ей мир и прощение. И вот их взгляды пересеклись.
«Не плачь и не грусти, — говорили ее глаза. — Тело есть клетка для души, а смерть — это просто обретение свободы…» — «Прости меня, — отвечал ей мысленно Герман, — я не виноват, что все так случилось, это все настоятель — он предал тайну исповеди. Я ничего не мог поделать и принимаю этот грех на себя… Я буду молиться день и ночь за спасение твоей души…»
Софи взошла на помост, и ее привязали к столбу. Сам аббат подошел к ней, чтобы причастить перед смертью, но Софи лишь плюнула на распятие и рассмеялась.