Мы с Кассандрой ошеломленно уставились на бразильянку, продолжавшую, пятясь, удаляться от саркофага, а затем на профессора, Валерию и Клаудио, смотревших на действия Анжелики так, как будто они увидели именно то, что и ожидали увидеть. Затем мы с Касси снова одновременно заглянули в саркофаг, но и на этот раз, кроме мумии, я не увидел в нем ничего такого, что могло бы…
— Боже мой! — неожиданно воскликнула Кассандра. — Этого не может быть!
— Чего не может быть? — поинтересовался я, едва ли не засовывая голову внутрь саркофага. — Что ты там увидела?
— А ты сам не видишь? — сердито пробормотала мексиканка, отпрянув в сторону. — Ты что, слепой?
— Нет, я не слепой! Но у меня откроется язва, если ты мне, черт возьми, не скажешь, что…
И тут я запнулся, потому что и сам все увидел.
Я не мог увидеть это раньше по той простой причине, что мне никогда не пришло бы в голову обращать внимание на эту деталь, кроме того случая, когда обращать внимание больше уже не на что.
Там, где заканчивались локтевые и лучевые кости, на которых уже давным-давно полностью истлели повязки, на груди лежали — тоже без повязок и почему-то все вместе, хотя их уже не связывали друг с другом ни мускулы, ни сухожилия, — пястные кости, от которых отходили фаланги, бывшие когда-то пальцами.
На первый взгляд, все казалось вполне обычным.
Лишь только со второго взгляда я заметил, что во всем этом есть нечто странное.
Причем странность эта заключалась не в том, что имелось что-то лишнее.
Как раз наоборот, странность заключалась в том, что кое-чего не хватало.
Не хватало пальцев.
Если быть более точным, то их в общей сложности не хватало аж четырех.
На обеих руках виднелось по три вереницы длинных и тонких фаланг, и это означало, что, когда этот человек был живым, у него имелось на обеих руках только по три пальца.
Я — видимо, в силу своей невежественности — отреагировал на данный факт отнюдь не так бурно, как Анжелика и Кассандра. Я всего лишь слегка удивился, а мой мозг тут же попытался дать увиденному мною самое что ни на есть простое объяснение.
— Ему что, отрезали на каждой руке по два пальца? — спросил я, поднимая взгляд.
— Ты полагаешь, что именно поэтому у него на руках только по три пальца? — произнес профессор и недоуменно покачал головой.
— Мне кажется, что это самое разумное из всех возможных объяснений.
— Оно неправильное, — заявила мне Валерия.
— Неправильное? — спросил я, выгибая одну бровь дугой. — Почему?
Валерия скрестила руки на груди, тем самым показывая, что ей в тягость давать объяснения по поводу того, что является очевидным.